Он приехал.
- Ах, хоть бы «она» уж была здесь!
Ему страшно было остаться одному со своей грустью даже на несколько минут в пустой квартире. Да, Жюли была здесь… свет лампы виделся сквозь решетчатые ставни. Как только он открыл дверь, он увидел в полутьме передней дорогую женщину… Она тотчас же заключила его в свои объятия. - «Как я ее люблю!» - мысленно восклицал он и без слов прижался к ее груди, как в детстве к груди матери. «Нет… без этой женщины я никогда не в силах буду обойтись, никогда!»
Он провел ее в свою комнату… Это был их обычный час, когда они, как старые друзья, рассказывали друг другу все события дня, им было приятно знать, что делает каждый из них. Но на этот раз, взволнованный своим разговором с Кларой, Морис не интересовался мелкими подробностями. Ему хотелось долго, долго смотреть на свою Жюли, всецело проникнуться ее нежностью, чтоб искренно очиститься от всякого дурного желанья, от двойственности или измены. Ее присутствие успокаивало его тревожное сердце.
- Что с вами, друг мой? - говорила Жюли, окидывая его испытующим взглядом. - Я уверена, что у вас есть что-то, чего вы не хотите мне сказать.
- Нет… - ответил он, - Нет, у меня ничего нет, Жюли, клянусь вам… Сегодня вечером я люблю вас нежнее обыкновенного. Вы тоже должны меня крепко любить.
Он тихо привлек ее к себе на диван, стоявший в углу, недалеко от окна и покрытый большим персидским ковром и мягкими подушками. Он прилег к ней и слегка касался губами ее шеи и щек; это была совсем чистая, братская ласка. Три года совместной жизни смягчили пыл их страсти; она не угасла, конечно, но к ней примешивалась уже благодарность за радость любви; страсть была очищена продолжительностью отношений, взаимными воспоминаниями, обменом умственных интересов.
Если в этот день в их отношениях было более нежности, чем любви, то они вспомнили об этом лишь, когда расстались, час спустя. Что дурного в этой отвлеченности чувств? Хотя, конечно, это единение мысли, это непобедимое желание, эту потребность постоянно быть вместе, нельзя назвать пылкой любовью.
«Я уверена, что у вас есть что-то, чего вы не хотите мне сказать…»
Бедная Жюли! Беспокойство и грусть, которые она подметила в глубине светлых глаз Мориса, возбуждали ее беспокойство и ее грусть, когда она рассталась с ним и, в течение целых суток, не могла его видеть. Морис сказал ей: «Нет, у меня ничего нет, Жюли». Он тотчас же стал более нежен, говорил более ласковые слова, но нельзя было обмануть сердце Жюли. Она слишком хорошо знала взгляды, жесты, голос своего друга; она замечала в них малейшие колебания, которых он и сам не подозревал. В этот раз она с тоскою спрашивала себя: «Что с ним, с этим дорогим человеком?» И тотчас же ее тревога усилилась: беспокойство Мориса угрожало их любви.