И не знал Полуяров-младший, и я не знал, что роль крестного в принципе не для Кости Чистого. Что разобьет он свою головушку о камни далекого острова Селваженш-Гранди, и голодные буревестники будут считать его своей законной добычей.
* * *
– Кыш! Кыш!
Кричать было бесполезно – не голуби, да и не понимают эти португальские птички русского языка. Поэтому пришлось мне нагнуться за еще одним булыжником. Я запустил им в ближайшего буревестника. И опять не попал, но хотя бы отпугнул.
Мила тем временем снимала непромоканец. И то верно, становилось жарко.
Я тоже разодрал «липучки» и снял сначала куртку, а потом штаны на помочах.
Одно название «непромоканец». Это на борту он и помогает, и защищает, а если в нем искупаться, то пропускает воду за милую душу. Окунуться довелось и мне, и Миле, поэтому ее бирюзовый спортивный костюм от «пумы» был весь в темных влажных пятнах, а мой «адидас» так и вовсе по пояс насквозь. Ничего, обсохнем.
Вернув на ноги яхтенные сапоги, мы были готовы тронуться в путь. Напоследок я сунул в карман бутылку минеральной воды, которую прихватил с «Золушки».
Все, почапали.
Шли мы молча. И молчание было не в тягость. Есть люди, которые испытывают потребность заполнять вакуум словами. Если человек рядом с ними молчит, их это пугает. Сразу появляются тревожные мысли. Я его чем-то обидел? Я ему неинтересна? Ответов нет, и тогда эти неврастеники начинают сыпать словами – ничего не значащими, пустыми и лишь раздражающими собеседника, вынужденного напрягаться, собираться и что-то отвечать. Ни я, ни Шелестова таким комплексом не страдали. Поэтому и шли молча. О чем думала Мила, мне было неведомо, а я ни о чем не думал. Вернее, ни о чем конкретном. А то запаникую еще. Оно мне надо?
Мы оставили позади «Золушку», смотревшуюся жалкой сироткой, мало покалеченной, так еще и «безъязыкой». Кто же тебе «голоса» лишил, бедную?
Ну, вот, не хотел мусолить, гнал от себя, а вопросы, заразы такие, возвращаются и возвращаются.
Кто раскурочил аппаратуру?
Кто не пощадил дизель?
Где остальные?
Камни под ногами, темно-серые от росы, на глазах становились сухими и светло-серыми. Через тонкие подошвы сапог я чувствовал их неровные края.
Берег круто изгибался, и в месте изгиба была каменная гряда – не очень высокая и вовсе не неприступная.
Мы поднялись на нее.
За грядой берег продолжал изгибаться вправо, упираясь вдали в новую гряду.
– Смотри, – сказала Мила.
Перед нами лежало каменистое плато. Кое-где среди валунов виднелись кусты, и только это мешало употребить определение «лунный пейзаж». К тому же, пусть вокруг и царило безлюдье, но следов рук человеческих было предостаточно. Рвы, ямы…