Пропускаю эти слова мимо ушей, потому что слишком много тайной надежды они мне дарят. Сейчас не до романтической чепухи, совсем не до неё.
— Приехали, — констатирует факт Саша.
Он набирает кого-то, коротко о чём-то докладывает, а я глажу Артура по светлым волосам, боюсь причинить лишнюю боль, но и не трогать его не могу. Крымский стонет протяжно, лицо искажается гримасой боли, а я приговариваю, что он молодец, он большой молодец, со всем справится и всё у него будет хорошо.
— Дурак ты, какой же ты дурак, — всхлипываю, а Артур, словно бы слышит меня, улыбается. — Зачем приехал? Тебе нельзя было, дурак!
Мне хочется его стукнуть. Действительно хочется, но здравый смысл подсказывает, что это точно не пойдёт Артуру на пользу. И я целую его в закрытые глаза, шепчу на ухо, что нужно лишь держаться, просто быть и никуда не исчезать.
Дальше не остаётся времени на разговоры: Артура увозят на операцию, а я так и сижу в машине, потому что понимаю — больницы ещё долго будут ассоциироваться у меня со смертью и потерями. Закрываю глаза и сжимаю кулаки, а на ладонях остаются следы в виде полумесяцев. Ещё немного и начнут кровоточить.
Пытаюсь молиться, хотя не уверена, что кому-то там наверху есть до меня дело. До меня и моих просьб. Но я пытаюсь, и слова льются сами по себе, а в горле комок. В машине я одна, Саша, наверное, рядом с Артуром. Есть ли там для меня место? Не знаю.
Это всё из-за меня. Я пришла к Артуру со своим гениальным планом. Ведомая местью, думала только о себе и своей боли и совсем не предугадала, чем это может обернуться для других людей. Для Крымского. Мне просто нужна была помощь, я лишь хотела уничтожить Колю, испортить ему всё, сорвать самый выгодный и желанный для него тендер — тендер, на который он поставил слишком много, всё просчитав. Только не учёл мой мерзкий бывший муж, что у глупых баб тоже есть уши, а ещё мозги в голове.
Романов никогда высоко не оценивал мои умственные способности. Он говорил, что мне достаточно красоты, умения молчать и улыбаться. Большего от меня никогда не требовалось — лишь быть послушной очаровательной куклой, тихой и безропотной.
Кажется, я плачу, но когда Саша возвращается в машину, бледный и хмурый, мои глаза уже абсолютно сухие.
— Как он? — выдавливаю из себя, хотя очень боюсь услышать ответ.
Снова вспомнила, что такое страх. Он пробирает до костей, вызывает озноб, но я гоню его прочь. Потом, всё потом.
Саша оборачивается, достаёт сигарету и, не сводя с меня глаз, прикусывает её. Щёлкает зажигалка, а я не знаю, куда деть руки. Ладони вспотели, но мне плевать — вытираю испарину о подол юбки. Да гори оно всё синим пламенем, и манеры в первую очередь.