Но не торопит.
— Скучала?
— Нет.
— Почему?
— Ты же не хотел меня видеть.
— Я не хотел, чтобы ты видела меня… таким.
— Гордец.
— Есть такое.
И она подаётся вперёд, целует меня в уголок рта и замирает. Её тонкие руки ложатся на мои плечи, высокая, не скованная бюстгальтером, грудь задевает мою, и это будит самые пошлые желания. Я хочу её, невероятно, немыслимо.
Злата дышит тяжело, с надрывом, и горячее дыхание обжигает мой подбородок. Мы застряли в этом временном континууме, словно две мухи в янтаре.
— Сегодня я хочу быть с тобой… я так соскучился.
— Правда?
— Тебе мне не хочется врать.
— А дальше?
— А дальше жизнь. Хочешь разделить её? При условии, что мы так мало знаем друг о друге? С учётом того, что практически чужие, связанные ненавистью к одному человеку?
— Жизнь с тобой? Это было бы интересно…
— Весело.
— Опасно.
— Непредсказуемо.
— Я согласна.
— Правда?
— Истинная.
— Меня клинит на тебе, ты без ума от меня…
— Ого, какое самомнение!
— Но разве я неправ? Ты же течёшь от меня…
— Извращенец.
— Не-а...
И всё это между поцелуями. Всякая боль отступает под ласковым нажимом пухлых губ. Я не чувствую больше ничего, никаких неприятных ощущений. Только покрывающие мою кожу поцелуи.
И, мать его, это самое лучшее, что случалось со мной.
— Тебе нельзя напрягаться, — шепчет Злата, вырывается из моей хватки и делает шаг назад. Просто отходит. Её глаза неотрывно следят за мной, а я медленно снимаю пиджак.
— Я буду аккуратным.
— Не будешь… ты не умеешь.
— Ты так хорошо меня знаешь?
— Я гуглила, — тихий смешок вырывается из её приоткрытого рта, а я бросаю пиджак на пол.
— Раздевайся.
У меня не выходит просить, уговаривать. Мне хочется только требовать, подчинять.
— Но тебе нельзя, — спорит, а тонкие руки оттягивают вниз ткань майки.
— Мне можно всё.
Злата отходит от меня назад, всё дальше и дальше, пока не упирается ногами в кровать. Мне всего-то и нужно протянуть руку, слегка толкнуть, и она завалится на спину, желанная и желающая. Жаждущая. Меня.
Но я не тороплюсь. Мне нравится эта игра.
— У тебя потрясающая способность быть невинной и порочной одновременно. И глаза… голодные. Ты изголодалась по мне, я же вижу.
Она мотает головой и вместе с тем ластится о мою протянутую руку. Обхватывает запястье, трётся щекой о мои пальцы, как кошка. И я знаю, что она права. Дикий и необузданный секс — точно не то, на что я сейчас способен. Но есть же много других способов.
— Раздевайся, хочу тебя голую перед собой… на коленях.
Я так дико соскучился, что во мне не остаётся нежности. Но Злата… она не из тех, кто будет стыдливо прикрываться ладошкой, изображать оскорблённое достоинство. Эта женщина способна принять меня любым. Даже вот таким — побитым, исхудавшим. Больным. Во всех смыслах этого слова.