Перед глазами вдруг заплясали чёрные мушки, и я, чтобы немного прийти в себя, помахала головой из стороны в сторону, чтобы прогнать это наваждение.
— Со мной такое тогда творилось… Впрочем, ты меня прекрасно понимаешь, — мой голос дрогнул от воспоминаний, что подруге пришлось пережить из-за Матвея. Хоть и во всём этом была виновата его сестра. — Потом я узнала, что беременна, я уже не могла молчать и решила ему признаться, потому что он должен знать, что у него будет ребёнок. Что он скоро станет отцом.
— Я тебя понимаю, — я кивнула, потому что тогда она всё правильно сделала.
— Но его не оказалась дома. Он просто пропал. На телефонные звонки не отвечал, дома его никто не видел.
Слёзы потекли по моим щекам. Всхлипнула, а потом ещё и ещё раз. Рыдания подкатывали к моему горлу, что трудно было их уже сдерживать.
— Не задумываясь, я решила оставить ребёнка, потому что он от любимого человека. Дома я никому ничего не рассказала. А потом… Потом ты всё знаешь, — рыдания всё же вырвались из меня, и я взвыла раненным волком.
Ада подорвалась ко мне, крепко обняла, а я уткнулась в её плечо, плача навзрыд.
— Я не смогла сохранить его ребёнка, — голос охрип.
— Что?! — услышали мы внезапно.
Замерла, не смея пошевелиться, и почувствовала, что моя подруга превратилась в такую же каменную статую.
Тея
Меня охватил страх, мгновенно распространяя по венам адреналин, паника липкими щупальцами сдавила сердце. К горлу подступила тошнота. Мёртвой хваткой вцепилась в лёгкое платьице подруги. Руки начали мелко дрожать, впрочем, собственно, как и я сама. Хоть Ада и застыла статуей, но моя дрожь передалась и ей. Крепко обняла меня в знак поддержки, а я не могла пошевелиться, сказать хоть слово, потому что боялась. Только ближе придвинулась к подруге.
Мне было страшно открывать глаза. Я боялась встретиться с взглядом Яна Бергера, боялась увидеть там дикую ненависть ко мне, ведь это я не смогла сохранить нашего ребёнка! Потеряла, хоть и не убивала его, но я оказалась не в состоянии его выносить. И вся ответственность лежит на мне одной.
Мне стыдно поднять голову и посмотреть. Что я увижу: ярость, ненависть, дикое желание меня придушить? Я всегда лишалась разума, когда в глазах Яна отражалось штормовое море, но сейчас мне было страшно. Мне казалось, что стоит мне взглянуть в его глаза — я умру немедленно, уничтоженная грозовыми молниями.
В гробовой тишине, воцарившейся на кухне, я отчётливо слышала биение своего перепуганного сердца, которое будто отсчитывало мгновения до моей казни — раз, два, три… Никто не смел нарушить эту тишину, напряжение можно было ножом резать.