Иногда так хочется умереть. Деться куда-то из этой реальности, в которой все плохо, плохо, плохо, невыносимо! Не сколько перестать существовать, сколько перестать испытывать боль. Пусть оно прекратит болеть! А если нельзя, то пусть прекращусь я.
Но «теперь не умирают от любви» и вместо вечной пустоты мир мог предложить мне только тяжелое забвение алкоголя да половину пузырька успокоительных капель, найденных в глубине холодильника. Они никак не спасали от черной тоски, но погружали в сон после долгого дня, который должен был быть самым счастливым, а стал…
…тянулась как горячий гудрон. Темнота обволакивала, прятала цвета, прятала формы, играла тенями, до неузнаваемости меняя силуэты реальности. Какой реальности? Я не понимала, где я. Пахло ночью и свежей землей, по коже скользил теплый ветерок. Небо над головой колыхалось словно живое, и в прорехи туч то и дело проливались лунные блики. Они высвечивали то глянцевую темно-зеленую поверхность резных листьев, то яркие, будто пластмассовые ягоды, то покрытую мхом поверхность серого камня с выбитыми на нем именами и цифрами.
Кладбищенские дорожки убегали из-под ног, сталкивая меня на траву у могил, на неровную, проваленную землю, в которой я увязала босыми ногами, а остролист резал пальцы, если я пыталась ухватиться хоть за что-нибудь.
Он соткался из теней, сам как набор изломанных форм без четких границ. Стоило сосредоточиться и осознать, что острый угол — его локоть, как вдруг оказывалось, что это край скособоченной плиты, и лунный плеск высвечивал годы жизни — сто лет назад, сто пятьдесят лет назад, совсем юное кладбище, не познавшее чумы.
Я стояла на холодной гладкой плитке, не осмеливаясь шагнуть ни в одну из сторон — везде меня подстерегали опасности. Но он протянул руку, длинные пальцы обвились вокруг моего запястья, и я вдруг оказалась на холме рядом с высоким мрачным зданием склепа. В тусклом, спрятанном под вуалью облаков лунном свете, видно было расстилающееся под нами кладбище с перекошенными кельтскими крестами и зарослями остролиста меж могил.
— Ну, здравствуй, жена моя…
Его дыхание пахло медом и розмарином.
Он стоял слишком близко, но черты лица было не разобрать — тени метались и меняли мир вокруг до неузнаваемости.
— Поцелуешь?
— Кто ты?
Стоило мне спросить — и оказалось, что мою кисть обвивает побег дикого винограда, а не рука. Я брезгливо стряхнула его на землю — гибкая плеть зашипела и уползла вниз с холма.
Луна на секунду выглянула целиком, мгновенно залив молочным светом окружающий мир. Крутнувшись вокруг себя, я попыталась найти того, кто говорил со мной, но повсюду была только серебристая трава, кусты, могилы и оплетающие их тропинки.