И наш будущих сын будет венцом этого творения.
— Недавно, после боя, моему хирурганту показалось, что он не сможет справиться с моими ранами. Он был молод, неопытен и, как я быстро понял, очень труслив, хотя и умен. Пришлось как следует его припугнуть, чтобы он выполнил то, что должно. Мальчишке было лет двадцать, он наверняка бы достиг больших высот в своем кровавом мастерстве. Но. – Я нарочно выдерживаю паузу, давая Дэми шанс додумать окончание моей байки. Она все равно ни за что не угадает. – Он был слабым. Слабые люди не способны на великие дела и решительные поступки. Слабость – это пересол на столе. Чумное пятно на еще здоровом человеке. Дырка от крысиного укуса, когда еще нет лихорадки. Подпиленный сук.
Дэми втягивает губы в рот, напрягаясь всем телом.
Она уже знает, что зря задала мне тот дурной вопрос.
И я все еще могу остановиться прямо сейчас, потому что впредь она будет держать рот на замке. Не ради меня, а чтобы не поддаться искушению всадить в монстра перед собой любой острый предмет, который успеет схватить до того, как я превращу ее в пепел. Ее тягу к жизни можно смаковать, как любимое вино: долго, растягивая удовольствие.
Но и для меня это уже не вопрос науки.
— На тот момент в моей армии не было другого лекаря, и я не мог позволить, чтобы солдаты не получали помощь. Поэтому мальчишке повезло – он сохранил свою жизнь… В отличие от ног.
Дэми дергается.
— Ты – чудовище… господин, - уже с неприкрытой ненавистью говорит она.
— Скоро ему сделают новые, он вернется ко мне и больше никогда не будет трястись от вида, - погладываю на свою стальную руку, - пришитых конечностей. И абсолютно точно будет знать, что с ними делать. Он полюбит кровь и самые страшные раны, научится видеть в вывернутых кишках прекрасное… впрочем – нет. Ему будет просто плевать. И лишь тогда он станет настоящим мастером своего дела. А теперь, жена, сделай так, чтобы мне не пришлось подумать о той же мере для тебя. Поверь: железные руки не так приятны мужчине, когда двое оказываются в постели.
Она подбирается, медленно и степенно расправляет передник и решительно откидывает крышку окаймленного железом сундучка.
Я не знаю, что он такое.
Даже в самых страшных северных легендах, где сама смерть ходила по снегу и сдирала кожи со случайных путников, кажутся просто детским лепетом по сравнению с тем, что говорит и делает этот халларнец.
И как будто даже рад этому.
Или нарочно меня изводит?
Я бросаю в таз пригоршню толченых в порошок листьев и кореньев, размешиваю, пока вода не окрасится в темно-синий цвет, на всякий случай пробую ее локтем, как научила мать: горячо. То, что нужно.