краской. Но удар отведен ниже, клинок проделывает дыру в экзоскелете правой ноги
Ханивора. Он проходит так глубоко, что алерты предупреждают меня о сквозной ране.
Саймон прокручивает лезвие, уничтожая плоть внутри экзоскелета. Опять вспыхивает
паутина предупреждений, отчитываясь о разорванных нервных окончаниях и сухожилиях, о
закупорке основных артерий. Нога становится довольно бесполезной.
В этот момент я выбрасываю бесполезную часть фейковой руки Турбораптора. Одно из
щупалец охватывает основание клинка, сжимаясь в максимально тугой узел, не позволяя
лезвию двигаться. Оно все еще внутри меня, но по крайней мере оно не сможет доставить
дополнительных хлопот. Наши тела туго сцеплены. Все попытки Турбораптора вырваться из
захвата бесполезны.
С осторожностью, граничащей с нежностью, я медленно обвиваю последнее шупальце вокруг
головы Турбораптора, старательно избегая его челюстей. Я заканчиваю крепким узлом у
основания его рога.
Саймон должно быть сообразил, что я собираюсь сделать. Ноги Турбораптора царапают по
залитому кровью полу, неистово пытаясь заставить меня потерять равновесие и завалить нас
на пол.
Я начинаю тянуть щупальце, все глубже наматывая его. Голова Турбораптора начинает
проворачиваться. Шея борется со мной за каждый сантиметр, напрягая мышечные волокна
под чешуей. Все напрасно. Вращение было неумолимым.
Девяносто градусов, и зловещие хлопающие звуки начинают вырываться из коренастой шеи.
Сто градусов, и между чешуйками начинает просвечивать растянутая кожа. Сто десять
градусов, и кожа начинает лопаться. Сто двадцать, и позвоночник ломается с треском
оружейного выстрела.
Мое щупальце откручивает голову, триумфально подбрасывает ее в воздух. Она падает в
лужу моей крови, скользит по рингу, пока не ударяется в стену, прямо под Саймоном. Он
скрючился на краю кресла, обхватив себя за плечи, его всего трясет. Татуировки ярко
пылают, как будто прожигают его кожу. Напарники подбегают к нему.
В этот момент я открываю глаза, как раз чтобы увидеть обезглавленное тело Турбораптора, оседающее на пол. Толпа повскакивала со скамеек, танцует, расшатывает хлипкую
конструкцию, выкрикивает мое имя. Мое! Частички осыпающейся с панелей крыши ржавчины
снегом падают на ринг.
Я встаю, поднимая руки к небу, собирая и признавая поклонение мне. Поцелуи команды
жалят мои щеки. Восемнадцать. Восемнадцать побед подряд.
Во всем карнавальном веселье только одна фигура остается неподвижной. Дикко, сидящий на
первом ряду, подбородок покоится на серебрянном наконечнике трости, мрачно смотрит на
груду плоти, лежащей у ног Ханивора.