Некогда мне с ней болтать, некогда здороваться и радоваться встрече.
— Ты на моей территории… захочу и сссожру.
Прошипела старуха, обходя меня со всех сторон.
— Значит, полилась кровь рекой… ссссдох оссстровитянин… а безззумец белоголовый жив… трехглавый дракон…
— Противоядие, — крикнула я и ухватила ее за мех, удерживая, не давая сделать еще один круг.
— А что Сивар за это получит? Что у тебя есть, женщина волка? Ни золота, ни власссти, ничего…
— А чего ты хочешь, мадорка?
Усмехнулась и вдруг схватила меня за руку, сжала запястье.
— Сивар ничего не нужно… у Сивар все есть… но однажды, когда Сивар будет молить о помощи, вспомни… и протяни ей руку, выбери ее. Покляниссссь.
— В чем? Что выбрать?
— Ссссивар… какой бы выбор не стоял, выбери Сссссивар.
— Рейн дороже тебя… никогда не выберу вместо него.
— А я бы не попросила… Но, либо он умрет сейчас, либо ты поклянешься.
— Хорошо… я выберу Сссивар. Противоядие.
— Оно было близко… так близко. Твоя кровь. В ней частицы его сущности, единого целого. Твоя кровь исцелит его. Ты — противоядие. Иди… Диерон проведет тебя обратно.
Потрепала по нежным белым ушам волчонка и подтолкнула ко мне.
— Кто это?
— Это… твой… — она сделала долгую паузу, пристально глядя мне в глаза, словно раздумывая, взвешивая, и резко добавила, — проводник. Он заметет следы и убережет от ловушек. Волкоребенок, Человековолк. Диерон.
Запах ее крови выдернул из волчьего сна, который предшествует возвращению в человеческое тело, перед хрустом костей, боли от рвущихся сухожилий… Перед глазами туман, кровавое марево. Я знаю, что яд проник в мои вены, знаю. Что он отравил меня и течет внутри, подбираясь к сердцу, яд, который убьет меня, как только начнется обращение. Но вместо этого ощутил на языке сладкий вкус самого невыносимого вкусного нектара. Он взбрызнулся мне в горло и, как саананский фейерверк, расплескался внутри, нейтрализуя яд, растворяя его своим концентратом, и я не могу сдержаться, я вгрызаюсь в ее руку, мой зверь сходит с ума от желания ее сожрать, от нахлынувшей похоти, от яростной пульсации во всем теле, и тут же начинается обращение.
Впервые на ее глазах. Впервые вообще на чьих-то глазах. Привычная ломка, выворот костей, распарывание плоти и десен, когда когти и клыки в прямом смысле слова вдираются обратно в мясо и исчезают под ним, оставляя синяки и кровь во рту и на руках. И я ищу ее темным от боли взглядом, отчаянно выцепляю в полумраке, впиваюсь в бледное лицо, обрамленное ярко-алыми кудрями, и испытываю облегчение, наслаждение, оргазмические спазмы от удовольствия, что она здесь, от созерцания ее лица, губ, ее тела. Ненависть слишком измучена и слаба, ее поработили жажда и тоска. Раздавили в хлам, подмяли под себя и восторжествовали над ее падением. Окровавленный, голый стою перед ней, испачканный землей, снегом, грязью со слипшимися волосами, без маски… И вижу, как она плачет, как текут по прекрасным щекам хрустальные слезы, как идет ко мне шаг за шагом, дрожа и шатаясь, как пьяная.