Барабан
Раковины и тростниковые трубы побежденного туземца с протяжным стоном удалились в глухую лесную чащу, а дорогой циклонов в трюмах невольничьих кораблей приплыл африканский барабан.
Бум, бурум, бум, бум…
Барабан святого Хуана, барабан святого Педро, барабан Коромотской божьей матери…
Там, далеко, остались варварские божества, но душа язычника и тут торжественно отмечает дикими чувственными плясками религиозные празднества. И от крика загадочной Африки трепещет американская ночь.
— Айро! Айро!..
Этот клич несется по рудникам Бурии и Ароа, там где негр киркой вгрызается в землю, раздается в Барловенто и на берегах Майа, где негр посеял какао, в долинах Арагуа и Дель-Туй, где негр посадил сахарный тростник под ударами бича надсмотрщика.
Бум, бурум, бум, бум… Гудит кожа курвет и мин.[1]
И душа негра прорывается в страстном крике, порожденном дикой музыкой, чьи жалобные стоны туманят радость угнетенного народа.
— Айро! Айро! Айро! Манита, ооо!
Канун праздника святого Хуана.
Ночь готова песней встретить грядущий день; блики светильников мерцают на лицах негров, обращенных к ярким звездам.
— Идет, наступает темная ночь….
— Черная ночь-смуглянка…
— Как моя негритянка…
— О чем ты бормочешь там с полупьяна?…
— Да это же ночь святого Хуана!..
— Что будет, делать моя бедная мать?.
— Горевать, горевать!..
Бум, бурум, бум, бум!..
Уже сомкнулось кольцо вокруг барабанщиков, которые словно взывают к духам ночи: глаза их устремлены в небо, полуоткрытые рты сверкают белизной зубов, а проворные ловкие руки извлекают из недр барабанов мятежную душу негритянской музыки.
На женщинах новенькие сандалии, накрахмаленные юбки, мадрасские платки туго стягивают непокорные пряди волос; вызывающе оголены руки негритянок, на некоторых из них еще не зажили кровоподтеки от кнута надсмотрщика. Соломенная шляпа и чистая полосатая накидка у мужчин; на груди, поверх рубахи, висит образок святой девы Кармен рядом с засаленной подушечкой амулета, где каждый негр носит высушенный кусочек собственной пуповины, дабы его уберегла от зла и напастей любимая мать, живая или мертвая, но всегда связанная с ним неразрывными узами. Кругом африканский зной, клокочет и кипит звездная ночь бабьего лета.