— Ты права. Он из тех, что любят добиваться всего своими силами. Я всегда считал его таким человеком. Но есть еще третий путь, Луисанита.
Какой? Трудиться? Сколотить своим трудом хотя бы такое состояние, которое у меня сейчас? Это всегда легче сказать, чем сделать, а теперь вообще этого невозможно добиться. Да к тому же сейчас Педро Мигель собирается на войну. Я поняла это, когда услышала слова Сесилио о том, что в этой войне люди обретут себя.
— Это совершенно справедливо. И ты решила, что коли он так или иначе пойдет на войну, то пусть хоть не простым солдатом. Правильно я тебя понял?
— Не только поэтому. Но прошу вас никому не говорить, что я вам открою.
— Тайна исповеди!
— Я хочу, чтобы Педро Мигель был хоть чем-нибудь мне обязан, если он пойдет по этому пути, а не по какому-нибудь другому, и еще хочу, чтобы ему всегда сопутствовала удача. Если же я этого не сделаю и все с самого начала будет зависеть только от него самого, кто знает, что с ним станется на этой войне!
— Истинные твои слова, деточка! Как вижу, ты все хорошенько обдумала заранее, разговаривать тут больше не о чем. Я тебе дам эту чудесную бумагу, подписанную самим генералом Хуаном Крисостомо Фальконом, первым: военачальником национального федералистского движения, как гласит его титул.
Священник открыл потайной ящик в письменном столе, где хранил бумаги, заполнил одну из них именем Педро Мигеля Гомареса и протянул ее Луисане со словами:
— Вот — твой любимый назначен капитаном федеральной армии. Генералу Фалькону и не додуматься, какой у него станет жать сапог! И пусть твой кузен, майор Сеспедес, пыжась от гордости, хлопочет себе на здоровье, сколачивая отряды. Хе-хе-хе! Вот я и сделал тебе одолжение, Луисанита! Скажи теперь после этого, что мы не настоящие либералы. Эги бумаги продаются за деньги, а тебе я даю бесплатно. Да благослови тебя господь в твоем благородном начинании, деточка!
Когда Луисана ушла, падре Медиавилья сказал себе:
— Ну и женщина! Говоря по правде, такие каленые орешки можно встретить только в среде консерваторов. Но эта-то уже наша!
Объяснение в любви
Только тот, чья душа сформировалась под воздействием созидательных сил самой жизни, мог почувствовать то, что почувствовав Педро Мигель, когда понял вдруг, что влюблен в Луисану: только сердце, привыкшее к жгучей ненависти, могло содрогнуться до самых своих затаенных глубин, когда оно узнало, что им овладела любовь. Педро Мигель понял, что судьба желала избрать новую жертву, дабы претворить в жизнь начатое великое дело, и что его жизнь уже не принадлежала ему, ибо должна была стать составной частью неизбежного плана. И Педро Мигеля охватил страх при мысли, что это совершалось наряду с дотоле невиданным половодьем чувств, затопившим его сердце. Вот почему он и обратился в бегство, хотя это было так же бесполезно, как бежать от удара молнии.