Бедный негр (Гальегос) - страница 70

— Все здесь, в этих краях. Объезжал владения Великого Сеятеля, его поля и нивы, они уже созрели и скоро принесут нам отличный урожай! Я еще доживу до этого дня! Хе-хе-хе! А что скажешь ты? Чем вызвано сие непредвиденное путешествие? Ведь дома мне сказали, что ты приедешь только на рождество.

— Я же говорю, что у меня важные новости!

— Ну так выкладывай их живее. Я весь слух и внимание!

Но стоило только Сесилио-младшему начать свой рассказ, как его дядя, отпрянув, вскричал:

— Как! Ты дипломат?! Дипломатический сизарь! Да это верх издевательства! И ты еще сообщаешь мне об этом с таким невинным видом! И это-то ты называешь важным известием? Для этого я ломал башку над педагогической системой твоего воспитания? Ты предал меня и мою любовь к тебе, ты развеял в прах все надежды, какие я возлагал на тебя!

— Но позволь, дядя Сесилио!

— Нет, нет! Никаких дядей и никаких племянников. К черту все! Не продолжай! Меня не интересуют ни ты, ни твоя судьба! Настал час произнести над тобой изречение, каким я пугал тебя когда-то: «Requiescat in расе!».

И, громко негодуя, он снова полез на стремянку:

— Уходи, уходи отсюда! Ступай своей дорогой, дурень! И запомни: я для тебя больше не существую!

Сесилио-младший только улыбнулся в ответ на этот неистовый поток слов, принимая их за шутку, но вскоре он убедился, что дядя говорил всерьез, и тогда решил про себя: «Ну, это у него скоро пройдет».

Юноша вскочил в седло и поехал по дороге в горы. Но радости и удовлетворения как не бывало.

Сесилио-старший, подождав, пока племянник отъедет подальше и совсем скроется из виду, бросил кисть и поспешно слез со стремянки.

— Мансано, sublata causa, tollitur efectum[22], — сказал он хозяину постоялого двора.

— Что вы там такое говорите, дон Сесилио? — спросил Мансано.

— Я говорю, что мой труд предназначался как плата за будущий завтрак, но, поскольку я ухожу не окончив, все остается по-прежнему. Пускай тебе дорисует кто-нибудь другой.

И Сесилио-старший зашагал вниз по склону.

Дух гражданственности потерпел поражение, восторжествовал дух диктаторства, глашатаем которого был генерал Паэс, и власть взял в руки генерал Монагас[23]. Пошла насмарку вся предвыборная кампания как консерваторов, так и либералов. Настало двадцать четвертое, января, в городе распространилось известие о недавнем событии, и Фермин Алькорта встретился с приходским священником не ради возобновления с ним дружбы, а лишь желая излить ему свое негодование. По привычке он обратился к падре Медиавилья на «ты».

— Ну, ты доволен, Росендо?! Они расстреляли конгресс! Попраны все политические свободы, навеки погибла наша несчастная страна. Ты этого хотел? Ну так ликуй, празднуй победу!