Так, спокойно! Что я как истеричка железо руками ломаю? Думай, Степан, думай! Что у меня есть под рукой? Ничего. Только топчан и стеллаж. Вот оно – стеллаж! И с чего я решил, что доски на нём прибиты намертво? Да они же просто лежат на перекладинах. Доски добротные, толстые, длинные. Не поднять в одиночку. Это плохо. А вот самая крайняя доска на верхнем стеллаже вполне себе узкая. Практически брус, сантиметров по семь в стороне. Вот только одна беда – он-то как раз прибит, поскольку с самого края. А гвозди тут – будьте-нате.
Ха, не гвозди, а гвоздь! Кто-то решил поэкономить. Или, что вернее, «сэкономил» себе в карман. Ну, мне грех жаловаться. Поднажмём-ка плечом снизу. В два плеча – моё и рычага, конструкция поддалась. Противно поскрипывая при каждом рывке, деревяшка постепенно покидала своё насиженное место, попутно посыпая мне волосы, глаза, рот трухой и пылью, зараза! Последний рывок, и брус, гремя, свалился вниз, по пути приложив меня по ноге. Да, если так дальше пойдёт, то моим похитителям даже сил прилагать не надо будет – я сам себя угроблю.
Не раскисать! Берём орудие в руки, и за дело. Решётка всё же посопротивлялась для приличия. Минуты полторы. После чего уступила моей воле к победе, помноженной на законы физики. Постепенно путь на волю всё расширялся, в то время как горка ржавых обломков на полу росла. Несколько раз, когда шум от моей монте-кристовской деятельности становился очень уж громким, на мой взгляд, приходилось останавливаться и прислушиваться. Но пока всё было спокойно. Наконец проём стал достаточно широким, чтобы я смог не только в него протиснуться, но и избежать новых ссадин от торчащих обломков. Путь свободен. Ну что, вперёд?
* * *
На самом деле не было ничего удивительного в том, что сторож не слышал, как выламывалась решётка в подвале. В это время он находился на третьем этаже, в противоположном конце дворца Петра I, по странной прихоти судьбы превращённого в продовольственный склад. Стоял перед неприметным господином лет сорока пяти, которого по одежде можно было бы принять за иностранного купца средней руки. И на правильном немецком языке докладывал тому в подробностях о том, что происходило внизу буквально час назад. Хоть его произношение и грамматика не страдали от ошибок, всё равно, любой немец, без труда признал бы в нём иностранца по его явному русскому акценту. Так что козлобородый оказался ещё тем актёром.
Дождавшись окончания доклада, неизвестный задумчиво молчал. Докладчик, между тем, осторожно, чтобы не мешать раздумьям, опустился в кресло напротив, что выдавало в нём фигуру, как минимум, почти равную собеседнику. Наконец, молчание было нарушено: