Брежневу намекнули, что я слишком болен и не в состоянии руководить страной. Леонид Ильич позвонил академику Чазову, отвечавшему за медицинское обслуживание партийно-государственной верхушки:
— Евгений, почему ты мне ничего не говоришь о здоровье Андропова? Мне сказали, что он тяжело болен и его дни сочтены. Я видел, как он у меня в гостях не пьет, почти ничего не ест, говорит, может употреблять пищу только без соли.
Чазов удивился. Во-первых, он неоднократно рассказывал о моей болезни, но Брежнев отмахивался: «Юрий работает больше, чем все здоровые члены политбюро». Во-вторых, Брежнев давно утратил интерес ко всему, что не касалось его лично.
Чазов дипломатично ответил, что я тяжело болен, но лечение позволяет стабилизировать мое состояние, и я вполне работоспособен.
— Работает он много, — согласился Брежнев, — но вокруг его болезни идут разговоры, и мы не можем на них не реагировать. Идут разговоры о том, что Андропов обречен. А мы на него рассчитываем. Ты должен подробно рассказать о его возможностях и будущем.
Слова Брежнева являлись плохим сигналом. Здоровых людей среди членов Политбюро немного, но состояние их здоровья оставалось для всех секретом. Если же о ком-то стали говорить как о больном человеке, то ему следовало думать о переходе на пенсию.
Вскоре я сам позвонил Чазову:
— Я встречался с Брежневым, и он меня долго расспрашивал о самочувствии, о моей болезни, о том, чем он мог бы мне помочь. Наверное, кто-то играет на моей болезни и под видом заботы хочет представить меня тяжелобольным, инвалидом. Я прошу Вас успокоить Брежнева и развеять его сомнения и настороженность в отношении моего будущего.
Мое выступление на торжественном собрании по случаю дня рождения Ленина в апреле 1982 года, по поручению Брежнева, произвело впечатление — меньше пустых фраз, чем у других, несколько неожиданно, например: «Мы как следует, не знаем, общества, в котором живем». Мне аплодировали больше, чем обычно. Меня это испугало. Я боялся ревности коллег.
На заседаниях Политбюро Черненко сидел рядом с Брежневым, а я — через одного, то есть рядом с председателем Совета министров Тихоновым. Я однажды даже пожаловался Брежневу, что Черненко меня затирает, ведет заседания секретариата и Политбюро. И Брежнев распорядился, чтобы это делал я. Тут были тонкие хитрости.
Брежнев всегда боялся усиления второго секретаря, поскольку человек, располагающий сиреневой печатью ЦК КПСС номер два, становился важнейшей фигурой для работников центрального аппарата и местных партийных секретарей: он их назначал и снимал, отправлял в заграничные командировки и на учебу, то есть он сажал «уездных князей» на «кормление».