Советский генералиссимус обменялся с Трумэном многозначительными взглядами и тот понял, Сталину известно, что в Аламогордо испытывали немецкую бомбу. Но и это не могло умерить его амбиций. «Не важно, чья бомба», — думал Трумэн, — «главное, что она испытана у нас и есть еще две в обойме!» Конференция начала обсуждать повестку дня и Трумэн, сохраняя вид гегемона, начал предлагать домашние заготовки своего нового госсекретаря по созданию Совета министров иностранных дел США, СССР, Великобритании, Китая и Франции.
Делал он это напористо и без оговорок, казалось, что он не предлагает, а заявляет, как о принятом уже решении. Сталину не нравился его тон, но генералиссимус осознавал, что конференция не могла уже изменить баланса сил в мире, какое бы решение она не приняла. Но и демонстрировать это понимание не следовало, а тем белее соглашаться с представительством Китая в решении проблем Европы. Этот вопрос был сырым и не продуманным американцами. И Сталин избрал тактику возражений на принципиальные вопросы, сохраняя спокойствие и немногословность. Больше говорил Трумэн, а Черчилль во всем соглашался с ним. Возражения Сталина вызывали замешательство Трумэна, который четко выполнял рекомендации совета по международным отношениям, читая их с листа. В конце концов, решили поручить министрам иностранных дел трех государств-участников конференции проработать повестку дня и предложить вопросы, которые необходимо рассмотреть на последующих заседаниях.
На последующие заседания предварительно наметили вопросы по Испании, о ликвидации эмиграционного правительства Польши, о репарациях, об объявлении войны Японии Италией и разделе флота Германии. Трумэн и Черчилль предлагали оставить итальянцам флот за проявленную солидарность в войне с Японией, Сталин согласился. Он видел, как Черчилль охотно пристраивался к мнению Трумэна, в результате оба союзника в один голос предложили начинать заседания не в 17, а в 16 часов.
— В шестнадцать? — переспросил Сталин, решивший пошутить, — с чем это связано? Уж, не с русской ли поговоркой: «Раньше сядешь — раньше выйдешь»?
— Именно так, — согласился Трумэн, не понимающий смысла поговорки, — будем раньше садиться, чтобы иметь возможность вечером поработать в своей резиденции.
— Согласен, — с улыбкой ответил Сталин, — только один вопрос: почему господин Черчилль отказывает русским в получении их доли германского флота?
— Я не против, — ответил Черчилль, — но раз Вы задаете мне вопрос, вот мой ответ: этот флот должен быть потоплен или разделен.
— Вы за потопление или за раздел? — улыбнулся Сталин.