— Хочешь помыться? — спросил он, поднимая полотенце. Я молча смотрела ему в лицо. Его карие глаза изучали мои. — София, скажи что-нибудь, что угодно. Ты хочешь, чтобы я вызвал врача?
— Нет, — прохрипела я.
Моя семья достаточно страдала — они не нуждались в том, чтобы это добавилось к их боли.
Его взгляд метнулся к моим трусикам, а затем снова поднялся.
— У Эммы в комнате есть одежда. Хочешь, я принесу тебе свежее белье?
Я кивнула.
Он встал и протянул мне мокрое полотенце, но я не взяла его. Он бросил его на тумбочку, прежде чем выйти из комнаты. Он быстро вернулся с парой черных трусиков.
Я не сдвинулась ни на сантиметр.
Он опустился на кровать и положил трусики рядом со мной. Все это казалось мне странным. Сюрреалистичным.
Его взгляд остановился на моих все еще липких бедрах.
— Тебе нужно привести себя в порядок и убедиться в том.... что я не причинил тебе серьезного вреда... — его глубокий голос затих, прежде чем он снова посмотрел мне в глаза.
Я глядела на него, на мягкий ореховый оттенок его глаз, на беспокойство, прорезавшее каждый сантиметр его красивого лица. Я ждала, что в животе у меня все затуманится, но опять ничего не почувствовала.
— София, — прохрипел он.
Я потянулась за своими трусиками, мои неловкие пальцы слишком дрожали, чтобы снять их вниз.
Он потянулся, его руки остановили мои и коснулись моего пояса. Он вопросительно посмотрел мне в глаза.
Он ждал ответа.
Для чего?
Для моего разрешения? Он был внутри меня, и какая разница, если он снова стянет с меня трусики? Он, казалось, увидел ответ на моем лице, и, наконец, спустил мои испорченные трусики вниз по ногам, бросив их в мусорное ведро рядом с кроватью. Он схватил полотенце и снова протянул его мне, но я отказалась.
Я чувствовала себя усталой и опустошенной. Сломанной. Я не хотела облегчать ему задачу. Хотела, чтобы он страдал так же сильно, как и я.
Он наклонился ко мне, его теплая рука коснулась моего колена. Он осторожно раздвинул мои ноги ровно настолько, чтобы просунуть руку между ними. В глубине души я понимала, что должна была бы стесняться и стыдиться своей уязвимости, но ничего не чувствовала.
Он провел теплой тканью по внутренней стороне моего бедра, будто я была крылом бабочки, словно малейшее прикосновение могло заставить меня сжаться. Куда делось это жестокое господство?
Мускул на его щеке дернулся, но в остальном его лицо было каменным. Он почистил мое второе бедро, прежде чем раздвинул мои ноги немного шире. Дрожь пробежала по моему телу, когда он обнажил меня. У меня ещё не было эпиляции воском. Я всегда сама себя брила, но не так гладко, как полагается в первую брачную ночь.