— Вода — еще одно свидетельство, что армия отрезала курляндскую группировку немцев от Восточной Пруссии. А там около тридцати дивизий. Не столь уж важно, Судаков или Коробочкин первыми зачерпнули морской воды. Сделали это наши, советские воины. Им пришлось пробиться сквозь огонь и сталь. Спасибо им...
...За четверо суток, с 6 по 10 октября, наша армия с боями продвинулась по территории, занятой противником, на 150 километров, а с учетом маневров танки прошли до 270 километров.
Особенно упорные бои развернулись на западном берегу реки Минии и при прорыве внутреннего укрепленного обвода на подступах к Мемелю. Люди сражались геройски.
Помню младшего лейтенанта гвардейца Рощина. Проскочив через реку на «тридцатьчетверке», Рощин обнаружил, что из-за кустов по нашим переправляющимся машинам ведут огонь три танка противника. Докладывать командованию некогда, решение нужно принимать самому — и немедленно. Один советский танк против трех фашистских!.. Все равно надо идти в атаку... Рощин скрытно приблизился к ближайшему вражескому танку и с первого же снаряда поджег его. Двумя следующими снарядами он подбил вторую машину противника, находившуюся в трехстах метрах от первой. Теперь силы были равны, но экипаж третьего танка с черно-белыми крестами на броне заметил опасность и развернул башню, чтобы встретить идущую на сближение «тридцатьчетверку». Маневрируя между кустами, Рощин уклонился от снарядов противника. Двумя выстрелами он расколол башню немецкой машины. Путь был расчищен. Наши танкисты стремительно форсировали реку.
В этих боях продолжали драться даже экипажи наших подбитых танков. Когда передовой отряд корпуса Малахова прорубал путь к морю, была повреждена машина коммуниста Подъячева, вклинившаяся в расположение противника. К неподвижному танку бросились две вражеские машины и группа автоматчиков. Гвардейцы не растерялись. Пока радист-пулеметчик расстреливал из курсового пулемета автоматчиков, башнер комсомолец Каравалис тремя снарядами поджег головной фашистский танк, а второй круто развернулся и уполз назад.
В эти дни особенно усилился поток заявлений о приеме в партию. Только в роте коммуниста Корнейчука, где парторгом был командир взвода Григорян, за три дня наступления 12 человек решили вступить в партию и 11 — в комсомол. То же происходило во всех других подразделениях.
«Прошу принять меня в ряды ВЛКСМ, — писал механик-водитель старшина Казанцев на листке из ученической тетради. — Я оправдаю высокое звание, а если погибну в бою, прошу считать меня комсомольцем».