А дождь — мелкий, промозглый — сеет без перерыва. Иногда, правда, в разрыве серых, словно свинцовых, туч проглядывает солнце. Но что толку? Оно не сушит, а лишь распаривает почву, глубоко пропитанную осенней влагой. Грязь густеет, двигаться становится все труднее.
Наша армия сосредоточилась в районе Илякяй — Юргайцы и сразу же стала испытывать недостаток боеприпасов, а потом и продовольствия. Автомашины, высланные за грузами на станцию снабжения, не возвращались по нескольку суток. Даже тракторы и танковые тягачи с трудом протаскивали их по разбитым дорогам.
Корпус генерала Панфилова, сосредоточившийся в лесочке, в нескольких километрах северо-восточнее Вайнёде, вынужден был пользоваться для доставки продовольствия и боеприпасов самоходками, а иногда и танками.
На командный пункт армии, разместившийся недалеко от деревни Новосяды, в районе Илякяй, нельзя было добраться даже легковым автотранспортом. В наскоро оборудованные здесь землянки ползла размокшая глина. Проложенные когда-то по луговине дорожки стали труднопроходимыми. Офицеры связи или командиры частей и соединений добирались сюда только пешком, с трудом вытаскивая ноги из вязкой грязи.
Зашел я как-то к командующему армией. В «двухкомнатной» землянке было нестерпимо жарко от раскалившейся железной печурки. Генерал сидел в распахнутом кителе. Лицо его, ставшее бледно-серым, покрывали крупные капли пота. На погонах командарма я впервые увидел третью звездочку: накануне ему сообщили о присвоении звания генерал-полковника.
Сердечно поздравил Вольского и, перейдя на неофициальный тон, сказал:
— Не бережете вы себя, Василий Тимофеевич. Здесь хуже, чем в бане. С потолков капает, со стен течет. А дышать просто нечем.
— Это все Ожогин: палит и палит, — кивнул он в сторону адъютанта, возившегося у железной печурки в соседней комнате. — Ожогин! Откройте дверь. Жарко.
Адъютант открыл дверь и, подмигнув мне, покачал головой.
Через несколько минут генерал, зябко поежившись, крикнул:
— Ожогин, холодновато!
Снова загудела печурка. По землянке пошли волны горячего воздуха.
Я знал, что Вольский тяжело болен: врачи обнаружили туберкулез горла. Он долго лечился в Москве, но болезнь, видимо, продолжала «наступление».
— Зачем сидеть в этой норе, когда рядом населенный пункт с прекрасными рублеными домами, — осторожно посоветовал я. — Там тепло, а главное — сухо. Прикажите протянуть связь. Я сейчас же передам вашу команду майору Сало, и завтра все будет готово...
— Нет, не нужно, — раздраженно сказал он и надолго замолчал.