И снова мастера выехали на сборные пункты аварийных машин, чтобы с удвоенной, утроенной энергией восстанавливать танки и самоходки, которые раньше думали сдать фронту. Не забыли мы и «бесхозные» машины, ожидавшие своей очереди на различных маршрутах.
«На Берлин!..» Этот призыв жил в сердце каждого фронтовика, поэтому никого не надо было торопить.
Объезжая район, где трудились ремонтники корпуса Малахова, я увидел старшего техник-лейтенанта Федина: с бригадой Масленникова он ремонтировал «тридцатьчетверку». На башне машины не было белой стрелы — знака нашей армии.
— Это что же, товарищ Федин, приблудная?
— Благоприобретенная, — весело сверкнув глазами, ответил Федин. — Восстановим и пустим на Берлин. И стрелу нарисуем.
— А где возьмете экипаж?
— Не будет экипажа — сами в бой поведем, — вмешался слесарь Горнаков, — шлем есть, голова есть, руки тоже дело знают! — Он довольно похлопал себя по танковому шлему, из-под которого улыбалось перемазанное маслом курносое лицо.
Бригадир старший сержант Масленников, боясь, чтобы я не изменил его планы, доложил:
— Не беспокойтесь, товарищ полковник. Эта машина списана. А мы на ней еще повоюем. На корме отметка есть, знаки трофейщиков мне известны.
— Что ж, заканчивайте, в хозяйстве все пригодится.
— Еще как! — снова подал реплику Горнаков. — Хотел бы я на ней до самого рейхстага добраться и поговорить с Гитлером по-русски.
К 25 апреля ремонтники вернули в строй еще 45 танков и самоходок, а к концу месяца мы насчитывали в строю 102 вполне боеспособные машины. В тот же день у меня произошел любопытный разговор с Синенко. Когда я вошел, Синенко задумчиво чертил что-то на бумаге, а Сидорович набрасывал на полях газеты цифру за цифрой.
— Хорошо бы набрать еще сотню, но на худой конец можно и с полусотней помириться, — услышал я его слова.
Увидев меня, Сидорович спросил:
— Сколько в строю?
— Сто две единицы.
Синенко удивленно вскинул брови:
— Сто две? А сколько прибавится завтра?
— Прибавка маловероятна. Подобрали все, что можно. И запас агрегатов иссяк.
— И это хорошо, Максим Денисович, — заметил Сидорович. — С таким количеством, как говаривал Вольский, можно воевать. А если бы получить еще с полсотни...
Синенко быстро подсчитал что-то, потом повернулся ко мне и распорядился:
— Ладь-ка, Федор Иванович, свой «виллис» и газуй в Москву к поклоном к маршалу Федоренко. Проси танки. Сколько даст, столько и бери. С пустыми руками не возвращайся. Предварительно навести Василия Тимофеевича, может быть, он позвонит маршалу.
28 апреля я уже был в Москве. Сразу поехал в санаторий «Архангельское», где лечился генерал-полковник Вольский. Василий Тимофеевич забросал меня десятками вопросов, и я подробно рассказал ему обо всем, не забыв упомянуть, что ремонтники в третий раз восстановили боеспособность корпуса Малахова.