И неожиданно тоном приказа добавил:
— Вам, товарищ Галкин, нечего здесь дожидаться худшего. Добирайтесь до Еникале, разыщите генерала Хренова, он сейчас отвечает за переправу через пролив. Хренов поможет вам перебраться за косу Чушку, а там — двигайте в госпиталь.
Мне ничего не оставалось, как только ответить коротким уставным словом:
— Слушаюсь!
На переправу меня доставили на полуторке, но переправиться оказалось не так-то просто. Здесь же на берегу я встретил комбрига Калинина.
— Что, отвоевался, интересный мужчина? — с грубоватой нежностью спросил он. — Ведь говорил тебе, не лазай куда не положено.
— Меня-то, Иван Петрович, быстро заштопают. Ты лучше скажи, почему у тебя осечка вышла?
— Почему? — Калинин нахмурился и сжал челюсти. — Команды не было. Мы люди военные. Скажут бить — будем бить. Скажут отходить — будем отходить. Начальству виднее. Оно наверху...
— Хороший ты комбриг, Иван Петрович, только себе на уме, все на начальство ссылаешься, а сам будто и решать не можешь. Тебе ведь ставилась задача совместно с другими частями ударить по группировке противника, вышедшей к Балке Черной.
— Точно. Я получил команду к шести ноль-ноль девятого мая занять исходное положение на рубеже Курган — Кош-Оба и Курган — Сююк-Оба. Своевременно вышел туда и стал ждать. Проходит час-другой, а команды к атаке нет. У танкистов просто руки зудят, ведь противник нам фланг подставил! А команды все нет. Наконец в середине дня появился полковник Юдин и передал приказ развернуться для атаки. Только я дал команду, как появляется еще один полковник из оперативного отдела и передает другое приказание — отвести бригаду к восточным скатам высоты двадцать восемь и два. Пришлось подчиниться...
Из дальнейшего рассказа Калинина я понял, что, получая противоречивые приказы, он то стоял без дела, то бросал танки в короткие контратаки и в конце концов вынужден был отвести бригаду. Турецкий вал, как известно, не был подготовлен к обороне — там не оказалось ни солдат, ни пушек.
— Не мог же я, — заключил Калинин, — с десятком танков удержать немцев за валом. Да и приказа такого не получал...
Через несколько дней в Темрюке, идя из госпиталя после перевязки, увидел я группу солдат, которую вел военком Иван Морозов. И как тяжело стало на душе, когда пригляделся к лицам людей. Понурые, усталые, сгорбившиеся, они направлялись в тыл на переформирование. Это были остатки 49-й подвижной ремонтной базы. Начальник базы Лаптев вышел отдельно, а военком Морозов заменил ремонтникам и начальника, и комиссара, и друга, и отца. Он был из тех незаметных героев войны, о которых нельзя вспоминать без душевного волнения и подъема. Такие, как Морозов, олицетворяли собой цвет и гордость политработников Красной Армии.