Танки возвращаются в бой (Галкин) - страница 97

— Спасибо, Сергей Авдеевич. Хотелось бы коротко узнать задачи армии.

Соловой вынул небольшую карту.

— Вот моя кухонная стратегия, — улыбнулся он. — Правда, это только десятикилометровая, но мы во всем разберемся.

Разложив карту на столе, он начал:

— Фронт, как видишь, проходит вокруг Риги; а дальше — Митава, Добеле, Шяуляй, Россиен, Юрбург. Наша армия сосредоточена в районе Пейзес — Добеле — станция Абгульде. Мы должны развить успех ударной группы фронта — овладеть латышским городом Тукумом, перерезать железную и шоссейную дороги Рига — Тукум и не дать рижской группировке немцев прорваться на запад.

— Генерал Потапов сегодня сказал мне, что гитлеровцы чуть ли не начали наступать.

— Да, они подтянули свежие силы, подвели к Добеле танковую дивизию «Великая Германия» и еще три дивизии. Крепкий получился танковый кулак. Этим кулаком они попытались стукнуть по нашим войскам, но успеха не добились и перешли к обороне. Возможно, что теперь задача армии изменится. Об этом узнаешь у Вольского.

Меня, конечно, интересовали эвакуационные и ремонтные средства:

— Чем же вы богаты?

— В хозяйстве наберется всякого-якова. Поедешь на места, сам все увидишь. Ведь ты, наверняка, пробудешь у нас до конца операции?

«Он тоже ничего не знает о моем назначении», — подумал я. Дольше молчать было неудобно, и, хотя я еще не представился командующему и члену Военного совета, решил проинформировать Солового.

— А ведь я, Сергей Авдеевич, приехал на твое место. Тебя отзывают для работы в центральном аппарате.

Солового будто передернуло. С минуту он молча смотрел на меня, словно увидел впервые, потом резко поднялся и стал расхаживать по комнате. Наш разговор сам собой закончился.

Утром я представился Вольскому. У командарма в это время находился его первый заместитель генерал-майор Синенко, тот самый Максим Денисович Синенко, с которым мне довелось делить многие горечи и неудачи в 1942 году в Крыму на Керченском полуострове. Мне показалось, что Максим Денисович совсем не изменился. А вот Василий Тимофеевич Вольский заметно сдал: погрузнел, постарел, на щеках появились желтовато-серые тени. Под глазами резко обозначились мешки.

Но манера держать себя с подчиненными осталась прежней. Вольский, как и раньше, очень внимательно слушал собеседника, чуть откинув голову, словно старался получше изучить его и запомнить. А иногда в его потускневших зрачках появлялись знакомые искорки, которые сразу придавали всему облику молодость и энергию.

Командарм предельно коротко ввел меня в обстановку и в заключение сказал: