– Хорошо, грязные детали. Лейкемия отстой. Несколько месяцев подряд я жил в больнице. Радиация превращает тебя в скелет. Ни один подросток не хочет весить сорок килограмм. Затем идет химия и стероиды, и тебя раздувает как шар. Скелет. Толстый. Скелет. Толстый. Я запретил камеры. Существует буквально ноль фотографий меня от семнадцати до девятнадцати.
– Я гадала, почему не смогла найти ни одной твоей фотографии. Твоя семья постоянно в новостях.
– Даже в хорошие дни, с нормальным самочувствием, мама не выпускала меня из дома. Все лечение убивает иммунную систему.
– Домашний арест?
– Практически, – ответил Джульен. – Не ее вина. Мама и папа ни с кем не говорили о моей болезни, потому что я просил их не говорить, и они уважали это.
– Ты был болен. Здесь нечего стыдиться.
– Теперь я это знаю. Сложнее принять, когда тебе семнадцать и ты лысый, и были дни, когда даже в ванную невозможно было ходить без посторонней помощи. Я не хотел посетителей. Я не хотел людей рядом с собой. Только хотел пройти через все и вернуть свою жизнь.
– Понимаю, но все же... Боже, я не знала, что ты был болен, я бы никогда не позволила своей семье говорить о твоей семье, даже за кухонным столом. Эта глупая вражда закончилась, если бы мне пришлось связать, заткнуть рот и посадить на цепь каждого до последнего родственника и бросить их в подвал.
– Извращенно, – сказал Джульен. Реми ущипнула его за руку. – Прости.
– Не стоит, – ответила Реми. – Продолжай. Я хочу знать все.
– Следующая часть постыдная.
– Джульен, расскажи. Пожалуйста, расскажи.
– Я стерилен, – произнес Джульен. Он посмотрел на нее и сосредоточенно уставился в потолок.
– То есть, стерилен-стерилен? Навсегда?
– Химиотерапия плюс пересадка костного мозга означают попрощайся с фертильностью навсегда. Но есть вероятность однажды родить ребенка. Они заморозили часть моей спермы.
– Это было умно. – Она говорила то, что должна была сказать, как ей казалось, быть спокойной, рациональной несмотря на то, что в животе Реми кипели невысказанные эмоции – горе, печаль, облегчение... столько облегчения, что он живой и рассказывает свою историю.
– Умно и ужасно. К слову, об унижении, было не очень приятно сидеть перед врачом рядом с мамой, и обсуждать сперму.
– О Боже, бедняга. – Реми едва не расплакалась от мысли, через что Джульену пришлось пройти. Она испытала желание, почти физическое, вернуться во времени и каким-то образом быть рядом с ним и ради него, пока он проходил через все это.
– Ага, это был плохой день. – Он мягко усмехнулся и потер лоб. – Не думаю, что мама тоже когда-нибудь оправиться от «Спасем сперму Джульена» разговора. Так или иначе, я подумал, что ты должна знать эту часть в первую очередь.