— Кристина — самое дорогое, что у меня есть, — продолжал Куваев с раздражающим спокойствием. — Не бизнес, не власть — она. А вам плевать. Не знаю, что вам нужно, но вы же знаете, что с ней так нельзя, что она — особенная, что не просто ей подпустить к себе кого-то… Она очень сильно обожглась, не делайте ей больно снова.
— Я не намерен делать больно ей, — заявил, глядя ему в глаза. Я намерен сделать невыносимо больно тебе. Семью он себе завел на старости лет! Дела мне нет, а ему — есть. Отлично прошел вечер! Теперь я точно знал, что ублюдку будет больно… — Всего доброго, — развернулся и зашагал к выходу.
На улице уже стемнело, но морозный воздух ни черта не остужал голову. Как я сдержался, чтобы не схватить Куваева за горло и не вытряхнуть из него душу там же, на кухне, сам не понимал. Как долго я ждал этого дня, когда смогу смотреть ему в глаза и, неторопливо рассказывая историю своей жизни, медленно сдирать с него кожу. Полоска за полоской, пока в его воспаленном мозгу не сложится полная картинка того, что произошло после того, как он отымел мою мать. Как та покончила с собой через два месяца… как умер от горя отец… и как мы с братом жрали картофельные очистки из мусорки, пытаясь не сдохнуть от голода. Ненависть, с которой рос, стала частью меня. Она взрослела вместе со мной, принимая уродливые формы и толкая на безумства ради краткого мига облегчения. Иногда казалось, что я вылечился. В Риме, просыпаясь в звенящем одиночестве в своей квартире, залитой солнцем, я думал, что никогда больше оттуда не уеду. Весь ужас прошлого будто оставался где-то в другой вселенной, а в моей был лишь страшный сон, очертаний которого я даже не помнил. Но стоило уехать по делам — и все возвращалось. Изматывающие кошмары, жажда мести и болезненная неудовлетворенность, которая гнала в ночь во все тяжкие. Жизнь разделилась на периоды запоя собственными слабостями и ремиссии. Очередной запой грозил быть фатальным… но Куваев прав — мне плевать.
— Поехали.
За своими мыслями не услышал, как она вышла на крыльцо. В руках — небольшой чемодан кислотно-зеленого цвета.
— Это на два месяца? — холодно уточнил.
— Некогда мне собираться на два месяца! — рыкнула она. — Поехали!
Я молча выхватил у нее из рук чемодан — по весу показалось, что она успела упаковать туда только пару трусов — и направился к воротам. Мы молча хлопнули каждый своей дверью, и я завел двигатель. Кристина отвернулась к окну, но держалась достойно — ни слез, ни дрожи.
— Завтра будет готова твоя виза, — выкрутил руль, и снег заметался перед фарами, будто свет застал его за чем-то неприличным. Прямо как мои мысли.