Ближе к вечеру Лада и Милослава привезли саженцы, на небе виднелась уже полная луна, но солнце только собиралось заходить за гору. Поскольку яблоню нужно садить на растущую Луну, с посадкой решили подождать.
Лада собрала учёных у себя в доме на ужин. Угощала диковинными для городских блюдами собственного производства.
– Ну всё, прощай, фигура, – с улыбкой вскрикнула Милослава и принялась раскладывать еду по тарелкам. У деревенских было принято и в обычные дни накрывать стол разнообразными кушаньями, как на праздник, если тому способствовала сама природа. Рассаживались все тоже не просто так, а по возрасту. Во главе сидел самый старший, по правую руку от него – мужчины или женщины преклонного возраста, а по левую – женщины и дети. Нельзя было садиться за стол в плохом настроении или с обидами на тех, кто за ним сидит. Нельзя было сесть за стол и отказаться от еды, это было неуважением к хозяйке дома. Если не хочешь есть – за стол не садишься, и никто ничего дурного не скажет.
Милослава была очень рада, что ей представилась возможность узнать, как жили люди двести лет назад, и самой стать участницей такого быта. Довелось ей и поучаствовать в одном обряде, который имел большое значение для деревенских, – в пострижинах2. Ладиному сыну, Вячке, на днях исполнилось семь лет, и вся деревня собралась, чтобы совершить первую стрижку. Обряд проводился в знак того, что мальчик уже стал старше и переходит из покровительства матери в покровительство отца. Совершает обряд старейшина. Дед Прохор, хоть и был юморным старичком, к обрядам относился строго и со всей серьёзностью. После обряда Вячко ушёл с младшим сыном Прохора к своему отцу в лес. Теперь все взрослые относились к нему как к равному, и жаловаться и плакать было ему не позволено, потому как не по-мужски это. Милославе почему-то было жалко Вячко, да и под громкий рёв Белкá было трудно оставаться невозмутимой. Для городского жителя семь лет – это совсем ребёнок, даже двенадцать лет. А здесь в двенадцать лет дети уже могли самостоятельно вести хозяйство, охотиться, и сидели они уже по правую руку от главы стола.
Закончив ужинать, Милослава помогла Ладе убрать со стола и помыть посуду, а Лобанский решил её подождать.
– Что, дядь Егор, пошли поговорим, раз хочешь, – сказала Милослава, взяв его под руку.
– А ты как узнала? – удивился он.
– У тебя всё на лице написано, – она улыбнулась. – Да и что бы тут стоял, просто так, что ли?
– Твоя правда. Ты прости меня за мою глупость, – еле слышно проговорил Лобанский.
– Прощаю, и ты меня прости, если обидела чем.