Даже сердце дергается.
Но я не могу поступить иначе.
— Не называй меня так, — сжимает руки еще сильнее. — Прекрати меня так называть!
— Я буду называть тебя, как захочу, — сжимаю челюсти. И мои руки как-то тоже сами непроизвольно сжимаются. — Как мне угодно.
Молчит. Попыталась было дернуть голову вверх, но вместо этого опускает еще ниже.
— Зачем? Зачем ты это делаешь? Зачем вот так?
— Нам просто нужно сюда, София, — все-таки осекаюсь, чуть было, не назвав ее принцессой. — Вторые по значимости балы после тех, что устраивал твой отец. Традиционный бал — маскарад у Грека. У Виталия Ефимова, — поясняю, понимая, что не знает кого называют Греком в наших кругах.
— Ефимов? Я не ему продавала…
— София… Он был главным конкурентом твоего отца. Конечно, он выкупил ваш дом за копейки и не под своим именем. Это для него реванш. Он не мог остаться в стороне и пройти мимо такой возможности.
София
Только качаю головой, пытаясь не всхлипнуть. Не зажать сейчас кулак зубами, вгрызаясь до крови. Конечно, первый конкурент отца не мог оставить все просто так! Упустить возможность вытереть о нас ноги!
Но Санников…
Он не мог не понимать, каким ударом это для меня станет.
Он слишком влиятелен, чтобы ему и правда обязательно было присутствовать на таких мероприятиях! И даже если это нужно ему для дела — вполне мог приехать сюда и без меня!
— На его балах не обязательно быть в маске, София. Если хочешь, — мне на колени падает бархатная полумаска.
— Нет, — встряхиваю головой, даже не прикасаясь к ней. — Я не стану прятать лицо, если ты об этом.
Сама дергаю ручку двери, не дожидаясь галантности от Санникова.
И тут же кружится голова, стоит только сделать шаг из машины.
В груди щемит до боли. До ожогов.
Здесь ничего не изменилось. Ни клочка земли.
Даже воздух здесь совсем другой, особенный. Пахнет по-другому. Домом. Такого воздуха больше нет нигде на свете!
И темнота перед глазами. Черная пелена.
Вижу отсюда, как в окнах ярко освещенной гостиной кружатся в танце пары.
Совсем как всю жизнь… Яркий свет и музыка…
Только вот теперь другие люди ходят по нашему дому. Спят в наших комнатах. Чужой, конкурент сидит теперь в кабинете отца, разгребая бумаги, а в маминой спальне у зеркала чужая жена приводит себя в порядок перед сном в ожидании мужа…
Это не больно.
Это сокрушительно.
Сметает с ног, отравляет зрение.
Грудь сжимает, будто все плиты этого дома сваливаются на меня в один миг. Нечем дышать. Нечем. Ребра будто выламывают изнутри.
— София.
Сама не замечаю, как падаю прямо в объятия Санникова.
— Не надо, — отстраняюсь, до боли в веках закрывая глаза.