Тонкая полоска золота с капелькой черной жемчужины, повисшей ровно посередине.
Выдыхаю. Почему он передумал? Почему не надел на меня то, что стало символом моей принадлежности ему? Неужели понял и прислушался?
Хотя — нет. Просто Санников нашел более дорогой ошейник для меня. А поводок остается по-прежнему в его руках. И хватку он уж точно не ослабит.
— Остался бы с тобой здесь, наплевав на все, — молния на спине с резким звуком летит вверх, слишком сильно сдавливая. В этом он весь. На смену обманчивой ласке приходит резкость. Даже жестокость.
— Но мы должны ехать.
Не говоря больше ни слова, уходит, оставляя дверь открытой.
А я какое-то время так и продолжаю смотреть на почти чужое отражение в зеркале.
Она, эта женщина, не похожа на меня, разве что отдаленно.
Не мое платье, не мое лицо и не моя жизнь.
Только где оно, — то самое мое?
Внутри меня нет этого ответа.
Все чужое, а то, что казалось родным, — рассыпалось в прах, оказавшись пустышкой, иллюзией! Оно ведь и рассыпалось, кирпичик за кирпичиком, сразу же, после смерти отца. Выходит, что и не было его, всего того, что я привыкла считать нерушимым? Было бы настоящим, никогда бы не рухнуло, засыпая меня под своими обломками!
А я?
Кто же я на самом деле, если вынуждена терпеть Санникова ради того, чтобы спасти сестру?
Уж точно не та, кем считала себя прежде.
Кажется, вся моя жизнь, до капли, была лишь иллюзией… А, настоящего я не вижу. Нигде не вижу ни малейшего просвета!
Так кто я?
Уж точно не принцесса.
Тяжело вздохнув, медленно направляюсь к выходу, слушая, как оглушительно звучат мои каблуки в пустом доме. Чтобы сесть в машину, где меня ждет ненавистный мне мужчина и отправится туда, куда хочется ему и совсем не нужно мне.
Кто бы сказал мне однажды, что я буду жить по чужой воле!
Стас
— Почему ты сразу не сказал?
Побелевшие руки сжимаются в кулаки.
И лицо такое же — бледное. Даже губы белее полотна.
Но она держится.
В голосе — ни капли истерики. Только лед.
Держится, хоть и вижу, как хочется ей убежать отсюда и разреветься. Босиком, наверное, понеслась по острым камням.
— Чтобы ты закатила истерику и никуда не поехала?
Не прикасаюсь к ее крохотным ладошкам, но даже на расстоянии ощущаю, какие они холодные сейчас.
— Разве у меня есть выбор?
Горько.
Без обвинений, без истерик.
Но, блядь, так горько, что самому будто в глотку пепла запихали! Заесть и перебить хочется.
— Нет, принцесса. У тебя нет выбора.
Кивает. Просто кивает, опустив голову, пряча взгляд под длинными ресницами.
Многое бы отдал, чтобы увидеть сейчас ее глаза. Понять, что там сейчас, внутри. Какая буря? Та, что сметет все вокруг, ломая и круша или та, что сломает саму золотую девочку?