Просто от того, что она рядом лежит. И чуть улыбается во сне.
Странное, тихое, какое-то спокойное.
Даже не определю, что это. Вдруг нахлынуло. Такое… Щемящее. Такое до боли знакомое.
И хочется теперь по-настоящему в охапку обхватить. Прижать к себе так сильно, чтобы обоим дышать тяжело, больно стало. От всего мира спрятать. От всех бед.
И надавать по рожам всем, кто сейчас надменно, свысока смотрит на эту, самую настоящую принцессу. Которая сумела столько всего выдержать, столько пройти — и не сломаться. Не нагнуться. Даже после меня, после того, как оказалась, по сути, в отчаянном положении, была вынуждена себя продать. Все равно пылала, горела ненавистью вместо того, чтобы стать потерянной безжизненной, на все согласной и всему покорной куклой. И слова свои ядовитые, злобой переполненные мне в лицо швырять, выплевывать не побоялась!
Хоть, по сути, другого выбора, кроме покорности, я ей не оставил!
Спит, а я как идиот, моргнуть боюсь.
Будто вот сейчас, только глаза прикрою, на секунду, — и все выветрится, улетучится.
Окажется вдруг, что и не было ни хрена, а все только моя разбушевавшаяся фантазия, в которой неизменно мы с Софией оказывается в одной постели.
Так и лежу, как идиот. Дыхание ее ловлю, впитываю, и улыбаюсь.
Надо уходить.
Уходить от нее подальше.
Пока, блядь, сам себя не потерял.
Очнуться и вспомнить, зачем она здесь. Для чего. Чья она дочь и ради чего оказалась в этом доме.
Софья
Стаса нет, когда я просыпаюсь, безотчетно вытянув руки, чтобы прикоснуться к нему. Безотчетно. Подсознательно. С чертовой счастливой улыбкой, которая до сих пор так и не сходит с моих губ.
Поднимаюсь на локте, с удивлением рассматривая пустую постель, пустую комнату.
Неужели мне приснилось или просто показалось? Что он просто лежал рядом, просто обнимал, глядя на меня с какой-то дикой, изумительной нежностью, которая, как мягкое одеяло окутала меня? Где-то там, глубоко внутри? Будто вдруг согрела мое сердце?
И больше даже не сверкал глазами и не говорил всех своих гадких слов…
Черт!
Наверное, все это было просто сном… Из каких-то недр подсознания. Той самой девочки, для которой Санников так и остался благородным ослепительным рыцарем, который ее спас и который, как ей кажется, спасет снова. Не даст утонуть. Никогда.
Появится в самый критичный момент, когда уже будет казаться, что все пропало, — и вытащит. И подхватит на руки. И прижмет к себе, заставляя голову кружиться…
Да!
Сейчас только понимаю, — во многом так и было.
И, пусть я знала, какой он страшный человек, знала, что одержим ненавистью и желанием меня сломать, уничтожить, а ведь где-то в глубине души, вот очень глубоко даже сейчас, во всей этой ужасной ситуации, воспринимала его как того, кто протянул руку помощи. Кто спас, даже когда надежды на спасение не было.