Зато я снова начинаю дышать.
Как рыба, выброшенная на берег.
Один шаг — и уже все равно становится легче.
Начинаю понемногу приходить в себя, — ну, в самом деле, что я себе надумала, чего так испугалась!
Какой бы сумасшедшей энергетикой ни обладал Станислав Санников, а он тоже человек, как и все мы. Ну, — не мог же он на меня просто вот так взять и наброситься!
— Они и есть упаковка, — хмыкает он, так и не отводя от моих сосков взгляда. Не обращая никакого внимания на суетящегося Гурина. — А мой лот — она. За нее я заплатил. Предпочел бы упаковку только в это, — его руки снова подхватывают тонкую сеть золота, начиная перебирать камни. — Но сойдет. Не люблю, когда все видят то, что принадлежит мне.
Я вроде и слышу его, а голове — гул. Как будто колокол гудит. Ничего не понимаю, не соображаю.
Что он говорит вообще? О чем? Это же бред… Или это мое вдруг ставшее больным воображение?
— Конечно, Станислав Михайлович, как скажете, — продолжает лебезить Гурин, а я перевожу на него глаза, поворачиваю голову, как в замедленной съемке.
Он что — не понял, не расслышал, что сказал только что этот гад?
Что, только у меня одной шок?
Почему все молчат, полный же зал людей?
Где охрана, чтобы убрать отсюда этого сумасшедшего?!
— Вы что? Вы себя слышите вообще? — хватаю за руку Гурина. Так крепко, что, кажется, сейчас сама себе пальцы выверну или сломаю. — Вы понимаете, что он только что сказал?
— Без скандалов, Серебрякова, — шипит Гурин, улыбаясь вспыхивающим камерам, — черт, я и забыла, что здесь сегодня еще и полно журналистов! — Тихо молча едешь сейчас с ним, — уже мне, сквозь зубы, сжимая мое плечо так, что вот точно синяки теперь останутся!
— Да вы что…
— Успокойся! Это же Санников! Кто ему отказывает!
— Вы с ума сошли! — набираю полные легкие воздуха, готовая заорать про беспредел.
Но мне как-то слишком аккуратно затыкают рот ладонью, а мое тело подхватывают чьи-то руки, торопливо вынося из зала.
— Модели стало плохо! — слышу раскатистый голос Гурина.
И тут же буквально через пару секунд он и сам оказывается передо мной, — в его собственном кабинете.
— Плохо?! — я уже практически бьюсь в истерике. — Вы думаете, кто-то вам поверит? Да они же слышали все! И видели, как я отбивалась, когда меня ваш охранник уволок! Я буду звать на помощь!
— Успокойся, Серебрякова! — Гурин давит, наступая, но глаза бегают так же испуганно, как у меня. — Хрен ты кого дозовешься, — это же Санников! Только всем нам хуже сейчас сделаешь!
Хуже?
Из горла рвется нервный полухрип-полухохоток вместе с ругательным матерным словом, которых я никогда вообще не употребляю. Ну, до этого времени.