Лучше бы все случилось. Быстро. Тихо. Может, ему бы стало даже скучно со мной.
Ведь растерзает, если войдет сейчас. На куски растерзает.
И страшно до одури, но руки сами сжимаются в кулаки.
Я не стану терпеть. Я дам сдачи. Насколько смогу. Хоть уродливые шрамы бороздами по лицу от ногтей, а оставлю! К черту здравый смысл, что вопит мне о том, что я должна быть тихой и покорной! К черту все!
Слышу, как останавливается у двери. Даже будто вижу, как глаза сверкают, выжигая следы на дереве. Как прижимается лбом к двери и тяжело дышит. Волнами ток по венам несется. В сжатую пружину превращаюсь вся. На максимум.
Даже не вздрагиваю, когда хлопает кулаком о стену. Только, вопреки всей логике, губу закусываю. От усмешки.
Мне нравится его ярость. Нравится, что смогла довести его до точки кипения. На каком-то подсознательном уровне я рада, что внутри него все сейчас бурлит.
Выходит, не я он меня сломал, а я вышибла его из вечной невозмутимости. Его воля дала трещину, мне удалось его сорвать. И пусть даже он сейчас сюда ворвется. Пусть мне же от этого будет плохо. Но он не выдержал. Не остался ледяной глыбой. Мне это удалось!
Шаги удаляются и с раскрытое окно доносится звук хлопнувшей дверцы его машины.
Как бы мне хотелось выскользнуть из него в этот сад, пройтись босиком по траве, вдохнуть цветочный аромат, что даже здесь кружит голову, а после сбежать! Снова стать свободной!
Санников даже охрану вокруг дома не выставил.
Да ему она и не нужна, — то, чем он держит меня здесь, гораздо сильнее любой охраны. Любого дула пистолета, что он держал бы у моего виска.
Резко срывается с места машина, — а я прячусь за занавеску, будто почувствовав на себе его прожигающий взгляд.
Уехал! А, значит, я могу больше не вздрагивать, ожидая, что нарушит слово и вломится в мою спальню!
Уехал!
Но почему вместо облегчения так как-то болезненно дергается сердце!
Я ведь понимаю, куда и зачем.
Расслабляться и удовлетворять свою страсть с другими — именно с теми, что более умелые и опытные. Которые гроздьями на Санникове виснут. Которых я когда-то, в своей наивной юности, готова была ногтями с него сдирать!
София, ты с ума сошла — ревет внутренний голос. Это же облегчение! Передышка, свободная от удушающего присутствия в доме Санникова ночь! Не говоря уже о большем!
Но я лишь комкаю в руках эти чертовы занавески, сжимая в кулаках почти до разрыва ткани. И почему-то думаю о том, что даже внутренний голос называет меня так, как называл только Стас.