— Итак, царица Анна, и куда же Вы подевались? — спросил Володар, как всегда извечно весёлым тоном.
— Это очень долгая история, — улыбнулась царица.
— У нас целых два часа впереди, рассказывай, — отрезала Евдокия, с улыбкой глядя на сестру.
Анна вздохнула, как бы раздумывая над тем, как начать, и трапезная на несколько мгновений погрузилась в тишину, которая, вскоре, была нарушена. Анна рассказала всё, начиная со своего приезда в замок Чаяния и заканчивая сегодняшним визитом в торговую столицу Обенской Империи, но про Дранга умолчала, думая, что семья ещё не готова доверять бывшему врагу. Когда она завершила рассказ, все были уже менее веселы, нежели до этого. Анна поймала на себе несколько обвиняющий и строгий взгляд Эдана.
— Я тебе говорил, взять с собой стражу.
— Да ладно уж, — перебила ответ сестры Евдокия. — После боя кулаками не машут. Меня беспокоит Машка. Так, говоришь, она у Горма?
— Да.
— Хорошо…
— Ну, думаю, если уж вы с Гормом, — Анна невольно вздрогнула, услышав ту часть своей истории, которую она переврала. — Встретили и отправили к нему в дом Баша, то, думаю, беспокоиться не стоит. Хотя, — Володар усмехнулся, — я бы в этом тоже не уверялся так скоро. Машке конкретно достанется.
— Не думаю, — серьёзно ответила Анна.
* * *
Когда ты в опале — это плохо. Когда ты в изгнании и находишься вне милости своего господина — плохо вдвойне. И всё это на себе испытал не безызвестный нам генерал Хаджаф. Мы расстались с ним на том моменте, когда его вызвали в столицу Обена по приказу императрицы, которая узнала о его предательстве. С тех пор для него настали чёрные дни. На родину путь для него был заказан. Турман Адиль лишил его титула посла, оставив лишь звание генерала, и отправил в изгнание — спасибо Малике, которая не захотела расставаться со своим верным слугой навеки. И как же она ловко подобрала ему место — посольство в Обене, где и жил поныне опальный генерал.
Слуг у него почти не было. Солдаты хоть остались рядом со своим господином. Малика, как могла, помогала ему, но её помощь недавно прекратилась. И генерал понял, что сильно попал.
Хаджаф со злостью бросил серебряный бокал, и алая пьянящая жидкость разлилась на прекрасный цветастый ямлезский ковёр. Генерал был в ярости и проклинал тот день, когда связался с императрицей Обена. Внезапно сзади раздался смех. Мужчина обернулся, схватившись за рукоять кинжала, заткнутого у него за пояс. В тени занавеси ямлезского красного шёлка он различил очертания чьей-то фигуры.
— Вы кто!? — сурово спросил он, по привычке говоря на обенском языке, хотя и с лёгким акцентом.