- В такую погоду корову пасти нельзя: простынет, бедная. А сена нет! всхлипнула Ведмениха, и слезы покатились по ее щекам.
- Помогу накосить, - с готовностью отозвался я, понимая, за что мне принесена сметана.
- Сено уже накошено Домовым, - сказала она, и слезы мгновенно высохли на ее лице. - Нужно только перетаскать его... Но тайно!
- Для чего же тайно? - не понял я.
- Косил Домовой мне, а отдать не может, потому что в долгу перед Лесником. Тому сено ни к чему - разве что сгноить на удобрение в огород. А просить я у него не могу, потому что в ссоре. В прошлом году про меня, честнейшую женщину, он сказал туристам, будто сливки с молока снимаю. теперь он отказывается от своих слов: свидетелей-то нет. А я точно знаю, говорил...
- Ничего не понял! - замотал я мокрой головой и хлюпнул длинным носом. - Косить не надо! Надо перетаскать?
- Да! - прошептала Ведмениха, делая глазами какие-то знаки в сторону двери.
Я открыл ее, выглянул - никого.
- Мне показалось, он подслушивает, - прошептала она, заговорщицки подмигнула. - Я баньку натоплю, Лесника с Домовым завлеку, дури на каменку брошу, старика напою - все крепко будут спать. А ты старуху в доме тайком запри и сено перетаскай...
Я выпучил глаза и задергал длинным носом: на берегу святого моря замышлялась болотная распря, и в нее, как в топь, засасывало меня, пришедшего к людям, чтобы жить с ними в мире и согласии.
- Нет! - сказал я. - Против людей ничего делать не буду! Договаривайся... Днем, у всех на виду, перетаскаю с радостью.
- А мы что же, не люди? - вскрикнула Ведмениха, злобно и насмешливо уставившись на мой нос. Слезы опять текли по ее лицу. Увидев, что я смутился, она захохотала, выхватила из-под плаща окурок дорогой сигары с золотым ободком, щелкнула зажигалкой, выпустила дым из ушей. - Ты им плохо делать боишься, а они у тебя с завалинки доски таскают, - сказала, выскакивая за порог.
Кот после ухода гостьи вылез из-под койки и закружил возле стола, радостно шевеля усами от соблазнительных запахов.
- Кот, а кот, - пробормотал я с тоской, - в деревне люди есть?
Но кота не интересовало ничто, кроме сметаны и рябчиков, бессильно уронивших головы с красными гребешками, а уж на то, что сметана дана за работу, делать которую я отказался, коту было вообще начхать.
- Не по-людски живешь! - вздохнул я, укоряя его и поглядывая в печку, на разгорающееся пламя. - Ой не по-людски живешь, котяра!
Если бы я сам знал, как надо жить... Не знал!
Я вспомнил, что Ведмениха говорила про разобранные завалинки, и вышел под дождь. Со стороны речки от моего дома были оторваны две доски. К дому Домового по земле тянулась глубокая борозда. Не хотелось идти и разбираться под дождем, с одеялом на плечах. Я вернулся к печке. Кот пулей сиганул со стола и спрятался под койкой, опасливо облизывая усы. До сметаны, прикрытой тяжелой сковородой, он не добрался, но головы рябчикам уже пооткусал.