— Лев, мне пора на работу, — носиком щекочет грудную клетку, затем приподнимает голову и глядит на меня. Улыбается, озаряя светом мой кабинет. Я провожу ладонью по ее щеке, затем убираю за спину длинный локон волос. Ева закрыла глаза, жаждущая ласки в прикосновениях. Она кайфует от того, как я без слов свожу ее с ума, и заставлю желать большего. Я сам хочу большего во всех смыслах, но уверен, что Ева так скоро не кинется с головой в новые отношения. Тем более то, что я хочу ей предложить, может не уложиться в ее понимании.
— Я отвезу тебя, — говорю тихо, чтобы не напугать ее своим раздражением из-за прозорливых папарацци. Знаю, для Калашниковой это станет слишком невыносимым, ведь пошатнется безупречная репутация самого сильного адвоката столицы. Лучше сказать сейчас, чем она узнает об этом от посторонних. — Ева, — мой голос надрывается, на что Калашникова хмурит брови и пристально всматривается в глаза.
— Я…, — черт возьми, Калашникова пошатнулась, и теперь вырывается из объятий, — не хотела тебе мешать, и…
— Нет, ты мне не помешала, Ева, дело в другом, — глубоко вдыхаю, глядя в ее широко раскрытые глаза. Она ждет от меня ответа, а я будто язык проглотил. — Ты должна быть готова к тому, что начнутся провокации, так как тебя видели со мной.
— Папарацци? — спрашивает, обретая в голосе сталь. Она вмиг изменилась, будто произошло перевоплощение прямо на моих глазах. Я кивнул. — Я поняла, — безэмоционально отвечает, опустив голову вниз. Руки сцеплены, а от напряжения проступает бледность кожи на костяшках.
— Ева, — тянусь к ней, но Калашникова отходит от меня на шаг. Рука виснет в воздухе; я затаил дыхание, уже предугадывая ее решение. Вскинув голову, Ева нацепила броню. Ту самую, непрошибаемую, но полную решимости сказать то, что навсегда зависнет в мыслях.
— Я этого боялась, Лев… всегда, — сокрушается, дрожа губами.
— Ева, — вновь тянусь к ней, но она уворачивается. Хочу получить от нее более детального объяснения в сказанном. Хмурюсь и злюсь, что наше мгновение единения так быстро разрушилось, не успев закрепиться.
— Я буду ждать тебя в своем кабинете послезавтра, Лев Львович, — официально озвучивает, будто ударяет меня в грудь и пробивает в ней дырку. В эту секунду чувствую, как сердце сжимается и застревает в невидимых тисках. Ева пристально смотрит мне в глаза; искра постепенно затухает, но душа… я вижу она тянется ко мне, и тем не менее, барьер, который успела выставить перед собой, слишком крепкий и не пробиваем.
— Хорошо, Ева Васильевна, — так же сухо отвечаю, согласно киваю. — Дверь на выход Вам известна. Всего доброго. — Я ненавижу себя, и поделать с этим ничего не могу. Калашникова не станет мириться с тем, что будет твориться за ее спиной, и я не хочу, чтобы ее репутация хоть как-то была затронута моей собственной. Наверное, это было плохой идеей вновь пытаться обмануть судьбу, и Ева никогда не станет моей. Даже если я расшибусь в кровь об асфальт.