И в солнечное утро на широкой светлой постели это будет так же прекрасно, как и на чёрных шёлковых простынях в темноте подвала, Кира знала.
К тому же сейчас ей хотелось света. Хотелось солнца. Знания, что они победят.
— Поцелуйте мою грудь, — прошептала она.
— Слишком нежно для вас, мисс Риаз. Нет, я пожру вас, как чудовище из бездны. Потому что сейчас меня можете насытить только вы.
Его пальцы впихнули ей в рот ещё ягоду жадно, грубо, и, облизывая его указательный палец и чувствуя себя невыносимо развратной и грязной, Кира услышала глухой стон. Она прикрыла глаза, коснулась языком чувствительной подушечки пальца, с нажимом провела по ней, вновь обхватила ртом палец — и начала медленно, чувственно его облизывать.
Резкий вздох. Кира инстинктивно подалась вперёд, шевельнула бёдрами — и тут же оказалась припечатанной к кровати.
— Может быть, мне развязать вас и дать вам полную свободу действий? — с тихой угрозой спросил он. — Раз уж вы так хорошо знаете, что мне нравится?
— Развязывайте, — предложила она, глядя ему в глаза. — Вы ведь знаете, чего на самом деле я хочу. Сбежать от вас, чтобы в одиночестве съесть всю землянику.
Негромкий смех.
— Поздно, мисс Риаз. Весь урожай не смог бы вас спасти от меня теперь. Вы моя и ничья иная. Помните, что я говорил о чудовище из бездны? — Его палец скользнул по её виску, очертил подбородок. — Вам от него не спастись.
Ей и не хотелось спасаться. Ей хотелось, чтобы он пожрал её. Быть его наложницей, быть его возлюбленной в постели было высшим счастьем. Потому что это значило принадлежать ему, не думая.
И когда его рот накрыл вершинку её груди и первое предвестие сладких спазмов охватило низ её живота, Кира могла только беспомощно сглотнуть, глядя на раздавленные ягоды земляники. Ещё минута, и она вся была испачкана соком. Тёмный Лорд целовал её везде, осыпая ягодами её бёдра, грудь, живот, её нежные складки и вновь её лицо. Это было сладко: его тело, его запах, одуряющий аромат ягод, собственное тело, вдруг ставшее его блюдом, его игрушкой, его сладким завтраком.
Она застонала под его ласками. Его голова опускалась всё ниже, он покрывал поцелуями её дрожащую горячую кожу, и её бёдра содрогались в сладком предвкушении его языка, врывающегося в неё.
Не было времени. Не было остального мира. Только сладость на губах, руки, связанные у запястий, бёдра, широко разведённые в стороны, и скомканные простыни, на которых была беспомощно распластана Кира.
И жаркое, сладкое, невозможное удовольствие.
Она не помнила, сколько раз она выкрикнула его имя. Его умелые движения… она не думала о них, перестала думать о нём, о себе — у неё больше не было рук, не было мыслей, не было тела. Только его язык в самой её сердцевине и звёзды, накрывающие их обоих с головой невесомым шатром.