Плакать больше не буду. Никогда. Я же не размазня, а слезы это слабость. Руслан всегда повторял, что я — его слабость, но с этим покончено. Это я во всём виновата, только я одна, потому что я была его слабостью…
— Дед, — чёрт, как трудно говорить, приходится собрать волю в кулак. — его уже нашли? Руслана. Его тело нашли?
Старый молчит, о чем-то напряженно размышляет. Непривычно видеть его в рубашке и брюках, с накинутым на плечи белым халатом, а не в клетчатой пижаме. Неужели прошло две недели? Радует хотя бы то, что наступила ремиссия, и дедушка пошел на поправку. Ему уже не надо торчать в больнице, но ведь он не окреп, и это я должна о нем заботиться, а не взваливать на его плечи обузу — себя, да еще и Маринку!
— Нет, моя хорошая. Джип сильно обгорел, полицаи до сего дня роют носом землю. Там повсюду кровь, примятая трава, а тело как будто испарилось. Версию строят, мол, заварушка была какая-то, а чё ж не строить, если ни одной зацепки. — он вздыхает, прижимает мою руку к щеке, и строго добавляет, — вот выпишут тебя, заберу вас с Маришкой, заживем славно. Ты с меня пример бери, девочка, твоего деда ни хворь не сломила, ни враги не одолели. Наладится всё, перемелется, не может человек всю жизнь страдать. Раз Бог так порешал, отобрал у тебя ребеночка, на то воля его. Ты молодая девка, забудется эта напасть, главное, гони тоску и мысли грешные. Рядом я буду, одни мы с тобой, Алисонька, держаться друг за друга нам надобно.
Улыбаюсь сквозь жгучие слезы, и снова накатывает… Когда Олег, запинаясь и пряча глаза, рассказал, что слишком поздно поехал в Чертаново, и неподалеку от развилки нашел полыхающий джип, у меня, кажется, земля ушла из-под ног. Плохо помню, как умоляла его поехать туда и взять меня с собой, как он уговаривал успокоиться, но в меня вселился настоящий бес. Падение с лестницы помнится туманно, очнулась в скорой, тело раздирала адская боль.
Галюня часто сетовала, что счастье и беда ходят рука об руку. Теперь я сполна понимаю смысл её слов.
* * *
Няня что-то говорила, я машинально кивала, не слыша ни слова из её длинного монолога. Заметила, что за последние месяцы стала очень много размышлять, на меня это совсем не похоже. Неужели вот так закончилось моё детство — разбитой душой и очерствевшим сердцем?
— Алиса Алексеевна… — насупившееся лицо Шурочки выражает недовольство. — так мне переехать к вам, или Вас устроит, что я буду приходящей няней для Вашей дочери?
Вот привязалась же. Да откуда мне знать, что меня устроит? Надо посоветоваться с дедой, возможно, лучше, чтобы няня была круглосуточно при Маришке? Одна я не справляюсь, у меня нет никакого опыта, возиться с детьми.