Рука её призывно опустилась на ширинку, вдавила бугорок, и предательская эрекция снова пробудилась, заставив Соколова скрипнуть зубами. Отпихнув Алису, он отвернулся, пытаясь унять бешеное сердцебиение, но тело не слушалось, и он не мог совладать с собой.
— Да ладно? Что, совсем — совсем не возбуждаю? Мамочка ублажила лучше, м-м? Так ты научи, как надо, я ведь способная девочка…. — язвительно засмеялась Лиска, и он обернулся, тут же об этом пожалев — она уселась на край стола, поддернула узкий подол к кромке ажурных белых трусиков, и широко развела бедра, глядя ему в глаза.
Его накрыло бешенством. В один прыжок, очутившись возле неё, Руслан схватил её за руки, но она вырвалась, и откинулась назад на локте, открыв его взгляду голые красивые ноги, как заправская искусительница, провела пальчиком у края трусиков.
— Вон пошла, мелюзга! — непонятно каким чудом собрав волю в кулак, скомандовал мужчина, и отступил, мимолетно, с неприкрытой мукой во взгляде, обласкал девушку глазами. — мозги включи, идиотка. Тебя чё-нибудь волнует, кроме своей похоти?
— Слабак. Импотент конченый. Только и можешь, что шлюх трахать, которым хоть в рот, хоть в жопу. Ненавижу тебя! — презрительно скривилась Алиса, нехотя соскочив на пол, но, не потрудившись одернуть платье, и, медленно, выписывая стройными ножками восьмерки, направилась к двери.
Её шаги стихли на лестнице, и Руслан, тяжело опустившись в кресло, подался вперед, обхватив руками виски. Накатывала тупая, привычная боль. Пожалуй, сейчас он запросто убил бы кого угодно, чтобы дать выход дикому напряжению и ярости. И всё же, несмотря на крайне взвинченное состояние, ударить Алису не смог…
АЛИСА
— Привет… — на лице Мары явная растерянность (или нечто другое, может быть, вина?), — ты не отвечала на звонки, я начала волноваться.
Стою на лестничной клетке, сунув руки в карманы джинсов, входить в эту роскошную квартиру (гадюшник) нет желания. При одном воспоминании о том, что видела там Руслана, меня мутит, а стоит подумать (вообразить), чем они там занимались, хочется вцепиться в глотку этой тётки и рвать. Рвать на куски, пока не захрипит, пока не захлебнется собственной кровью. Пока не сдохнет.
Да какая она мне мать? Восемнадцать лет ни разу не объявилась в детдоме, не прислала сраную открытку на днюху. Таких мамаш надо стерилизовать еще при рождении…
— Одевайся. — бросаю ей, равнодушно разглядывая ухоженные стены, выкрашенные тусклой голубой краской. — поедем в больницу.
Мара медлит, чего-то ожидая, и я вынуждена взглянуть на неё. В голове проносится вихрь образов, вижу, как Руслан целует её пухлые губы, как обнимает, ласкает её… Отворачиваюсь, встаю к ней спиной, и с такой силой вонзаю ногти в ладони, что острые вспышки боли возвращают трезвость ума.