Но стражник, даже с должностью капитана, все равно остается НПС. И программа не может не ответить.
— В городской ратуше, — выплюнул он положенные слова, и я невольно восхитилась детализацией эмоций. Капитану было неловко, неприятно и брезгливо общаться с нищенкой, он хотел продолжать свой путь, но программа требовала…
Мне было мало такого скупого ответа.
— А где ратуша?
— На главной площади самое большое здание. С часами.
— А где главная площадь?
Вместо ответа он махнул рукой в нужном направлении.
— Спасибо вам большое за помощь! — Я изобразила легкий реверанс и капитан стражи с явным облегчением поспешил уйти.
По пути к площади я миновала несколько кварталов, и все в гору. Бедные развалюхи опять сменились домами зажиточных горожан, а затем и каменными строениями богачей.
Главная площадь Мейнланда. Похоже, и вправду базарный день.
Несколько рядов палаток, крытых тканями разных цветов. В одном ряду торговали древесиной, рудой и всевозможными камнями, в другом — городские кузнецы, каменщики и плотники представляли свои изделия. Дальше продуктовый ряд, где живые птицы соседствовали с булками пекарей и колбасами мясников, а следом ряд, где продавались разные ткани и кожа, и пестрели одежда и шляпки.
Я заблудилась бы там уже через минуту, но над площадью нависали два громадных здания, служа ориентирами: огромный собор со шпилем, который я видела еще на дороге, и ратуша напротив него. Если здание собора стремилось ввысь, приближаясь к божественному, то ратуша наоборот расползалась в стороны — широкое здание было всего в три этажа. Каждый этаж при этом был выше любого городского дома, а все три охватывали полукольцом почти пятую часть главной площади. Над главным входом, украшенным колоннами, висели часы.
Такие же монументальные, как и здание ратуши, они занимали в высоту почти весь верхний этаж. Стрелки на часах показывали восемь утра. Это было так успокаивающе — я почти ожидала увидеть там древние часы, которые вручную останавливались на рассвете на «первый час дня» и полдень становился бы шестым. Но нет, циферблат был обычным, двенадцатичасовым.
— Яйца! — раздался зычный голос неподалеку.
— Туфли! — донеслось из ряда кожевенников.
Я начала прокладывать путь сквозь это пестрое разнообразие. Видимо, мой вид и запах были настолько неприятны, что передо мной толпа расступалась, отворачивая лица и зажимая носы.
— Яйца! — снова прокатилось над рынком.
— Туфли! — вторил ему оппонент–обувщик, явно стараясь превзойти в громкости голоса и дальности раската звука.
— Яйца!!! — принял вызов яйцеторговец, усилив звучание.