сильно действует на мое расположение, - и если ты еще не забыл этот предмет, то легко поймешь меня…!»
Отмеченные Алексеевым имена и строки - будто условные масонские символы молчат для непосвященных и не требуют пояснений для своих. Аника Сандулаки, едва известная пушкинистам >1, вероятно, хорошо знакома Пушкину, если идет первой в списке красавиц, перед Соловкиной, которой - как утверждает Липранди - поэт иногда «бредил»; перед прекрасной Пулхерией Варфоломей, которой Пушкин однажды попросил «объявить за тайну, что влюблен в нее без памяти»; наконец, перед романтической гречанкой Калипсо Полихрони, которая прежде будто бы была возлюбленной Байрона. «Одна Еврейка осталась на своем месте», но ее, кажется, променяли на мадам Вольф, что Пушкин должен «легко понять».
Позже, со слов Алексеева, будет записано:
«Обе героини, Эйхвельт и Варфоломей, имели еще по приятельнице, из которых каждая не уступала им самим ни в красоте, ни в жажде наслаждений, ни в способности к бойкому разговору. Между этими молодыми женщинами Пушкин и тогдашний его поверенный но всем делам кишиневской жизни П. С. Алексеев, к которому он скоро и переселился на житье из строгого дома ген. Инзова, и устроили перекрестную нить волокитства и любовных интриг. Все эти сведения нужны еще и для того, чтоб понимать намеки в некоторых стихотворениях и в последующей переписке Пушкина» >2.
>1 Липранди пишет, что «Пушкин любил ее за резвость и, как говорил, за смуглость лица, которому он придавал какое-то особенное значение». - «Русский архив», 1866, стлб. 1235; «Пушкин в воспоминаниях…», с. 291.
>2 П. Анненков. Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху. СПб., 1874, с. 191. Об использовании Анненковым воспоминаний Алексеева см. ниже.
Может быть, Алексеев применяет к своему житью-бытью те пушкинские строки, которые от него сам слышал, или хочет показать, что заметил в печати «Братьев-разбойников» («… Но прежних дней >1 уж не дождусь: их нет, как нет!»), и «К морю» («Как часто по брегам твоим бродил я грустный и туманный…»). Оба эти произведения были впервые опубликованы в 1825 году, одно - в «Полярной звезде» Рылеева и Бестужева, второе - в «Мнемозине» Кюхельбекера. (Алексеев пишет письмо через три месяца после того, как один из этих пушкинских друзей повешен, а двое других до конца дней уходят в ссылку.)
«Место Катакази занял Тимковской, ты его, верно, знаешь: он один своим умом и любезностью услаждает скуку. Ты, может быть, захочешь узнать, почему я живу здесь так долго, но я ничего тебе сказать не в состоянии; какая-то тягостная лень душою овладела! счастие по службе ко мне было постоянно: за все поручении, мною выполненные с усердием, полу-милорд наградил меня благодарностью и несколько раз пожатием руки; чины же и кресты зависели от окружающих, коих нужно было просить, а я сохранил свою гордость и не подвинулся ни на шаг. - Теперь его черт взял, он отправился в Англию…»