Она была сильнее меня, потому что где-то в хаосе тех минут один из нас бросил знамя к ногам победителя. И этим кем-то точно не был я.
До самого утра я снова, как неприкаянный, брожу по дому и размышляю над цифрами. Ищу в интернете подтверждение тому, что гинекологи часто могут ошибаться со сроком и что-то том, что акушерские недели считаются иначе, чем фактические в календаре. Я охотно подхватываю эти ходули, потому что только так во мне еще останутся силы на борьбу: за нашу с Катей семью. За то немногое, что я каким-то чудом не уничтожил собственными руками.
— Кирилл? — голос Лизы приводит меня в чувство.
Я оглядываюсь, не сразу понимая, почему за окнами уже светло, а сам я, одетый и собранный, сижу за обеденным столом в компании сестры, которой еще вчера здесь не было.
— Тебе снова тяжело сконцентрироваться, — с тяжестью сообщает она, как всегда безошибочно угадывая мое настроение. — Я предупреждала, что ничем хорошим это не кончится.
— Прекрати читать мне нотации, — пресекаю ее попытки в который раз отчитать меня за прошлое.
Она всегда, с самого первого, дня была на стороне Кати. И именно Лиза рассказала ей, что я «особенный», тем самым вынудив меня расставить точки над «i» и обозначить свое нежелание иметь детей.
Катя приняла его на удивление спокойно, и мы больше никогда не возвращались к этой теме.
— Отпусти ее, — тихо и почти с мольбой просит Лиза. — Ты же знаешь, что это снова будет долгая агония для вас обоих.
— Не могу. — Я делаю слишком резкий глоток — и горький кофе обжигает губы до красной пелены перед глазами. — Катя ждет ребенка. Я стану отцом.
Лиза удивленно сглатывает.
И роняет на пол чашку из любимого сервиза нашей матери.
Несколько тихих вязких секунд мы смотрим друг на друга, напрочь забыв о том, что наша мать берегла старинный фарфор сильнее, чем собственное здоровье и даже нас. Однажды Лиза привела в гости подруг и решила напоить их чаем. И одна из девочек случайно смахнула со стола блюдце. Я до сих пор со звоном в ушах вспоминаю материнский крик, когда она застукала Лизу в комнате, где сестра, рыдая и царапая руки, пыталась склеить осколки.
Сейчас эта разбитая чашка — не просто дань памяти о нашей матери. Это что-то большее, что свалилось на нас тяжким бременем непонимания.
— Скажи, что это просто одна из твоих несмешных шуток, — дрожащим голосом просит Лиза, и я быстро и резко качаю головой, чтобы не продлевать ее агонию. Сестра нервно смеется: сначала тихо, а потом громко, как будто от этого зависят наши жизни. — Кирилл, ты же обещал мне. Ты сказал, что не будешь обижать Катю.