В машине мы снова сидим максимально далеко друг от друга, только теперь я всей кожей ощущаю его неприязнь. И кажется, если бы в нашем браке все было хорошо, Кирилл не вел бы себя вот так, словно ему плевать, что случится со мной и нашим ребенком за пределами его дома. Как будто мы тяготим его одном своим присутствием.
Откуда эти мысли, если несколько минут назад я была уверена, что минувший год, пусть я и забыла его почти полностью, был самым счастливым в моей жизни?
— Мы были счастливы? — спрашиваю я, до предела взведенная непониманием, блужданием в лабиринтах его проклятых татуировок, где меня угораздило заблудиться. — Мы любили друг друга? Мы выбирали имя нашим будущем детям? Ты возвращался домой с улыбкой? Мы занимались…. — Я задыхаюсь, но все равно продолжаю тараторить как заклинивший автомат. — Мы занимались сексом каждый день, потому что нам этого хотелось или просто исполняли супружеский долго? Расскажи мне! Я устала ничего не помнить!
Кирилл даже не пытается повернуть голову.
Он словно весь зацементировался, закрылся не только от меня — от всего мира. И от мысли, что мы держались за руки, как близкие люди, мне хочется найти кусок мыла и до крови оттереть ладонь.
— Мои воспоминания, Катя, это только мои воспоминания, — наконец, отвечает Кирилл. — Ты вспомнишь, когда придет время.
— Я не могу так больше, ты понимаешь?!
Мне плохо. Мне больно от его внезапного безразличия, от того, что я за секунды из любимой жены превратилась в противную жабу. И самое ужасное то, что я до сих пор не могу заставить себя поверить в роман с другим мужчиной. Я бы никогда не позволила этому случиться, потому что я любила моего Принца еще до того, как он стал реальностью.
Но, наверное, сейчас мне в самом деле лучше побыть подальше от него.
Пока я не начала сходить с ума.
Дом, в котором живет Морозов, находится на противоположной стороне города.
По дороге мы с Кириллом больше не обмениваемся ни словом, и все, что мне остается — молчать и прикусывать губы, когда изнутри прорывается очередная попытка заговорить, найти, наконец, правильные и нужные нам обоим слова.
Но он привозит меня к воротам огромного, пусть и не такого большого как его собственный, дома, говорит, что вечером пришлет водителя с моими вещами и что Морозов обо мне позаботиться.
Все. Точка. Ни единого слова больше, как будто сбагрил надоевшую игрушку.
Я проглатываю жгучую, как красный перец обиду и позволяю себе расслабиться в объятиях мужчины, которого не знаю еще больше, чем Кирилла, но которого теперь называю своим отцом.