— Все будет хорошо, — Морозов гладит меня по голове, убаюкивает как маленькую, и я чувствую, как из меня вынимают последний поддерживающий стержень.
Если бы не заботливые мужские руки — так бы и растянулась на каменных плитках, наверняка превратившись в позорную лужу.
— Больше эта мразь не будет тебя использовать, — уже злее, трясясь от собственного гнева, говорит он, помогая мне подняться на крыльцо и зайти в дом, где усаживает на диван, который кажется смутно знакомым. Обивка с вышивкой знакомо трет пальцы. — Теперь ты дома и будешь под моей защитой. Всегда.
Я киваю, протягиваю руку, чтобы подтянуть ближе продолговатую подушку в форме котлеты. Еще один отрывок памяти тела. Я абсолютно точно бывала здесь раньше: я знаю расцветку вазы с сухоцветами до того, как начинаю вглядываться в роспись на белом фарфоре, я помню оттенки деревянной мебели, я помню сколько ступеней на лестнице вверх. Я помню…
— Я привезла чемодан, да? — вдруг озаряет меня. Я так резко поднимаюсь, что от оттока крови мгновенно кружится голова. Морозов отечески подставляет плечо, придерживает, словно несгибаемая свая. — Я ведь приезжала к тебе накануне? Привезла желтый чемодан, сказала, что поживу у тебя немного, потому что…
Он кивает, проблески радости зажигают его взгляд надеждой.
Но это все, что я помню. Нет ни причин, ни следствий — просто крохотный эпизод, который, пусть и не говорит ни о чем конкретном, все же отвечает хотя бы на один вопрос. Я знала, что отец не оставит меня, что он достаточно силен, чтобы тягаться с Ростовым, если бы Кириллу захотелось вернуть меня силой.
Хотя, есть еще один ответ, и он тоже очевиден, несмотря на мои попытки снова спрятать голову в песок.
Счастливая женщина не уходит от мужа к родителям.
Счастливая женщина не делает это тайно.
— Что произошло в тот день? — Я цепляюсь в рубашку Морозова мертвой бульдожьей хваткой. — Не говори мне, что я не должна волноваться, что этот разговор на потом. Я схожу с ума, ничего не зная! Пожалуйста. Если я действительно твоя дочь и я тебе дорога — расскажи мне все, что знаешь. Все, что я рассказывала и что ты сам видел.
Морозов тянет с соседнего пуфика плед, оборачивает им мои плечи и, похлопывая по спине, уговаривает больше не нервничать и беречь себя, потому что Кирилл этого не стоит. Каким-то осколком сознания, на который внезапно попадает солнечный свет, я понимаю, что для этой вражды недостаточно только моих обид. Что между моим отцом и Кириллом стоит еще что-то.
— Что случилось? — слышу позади уже знакомый женский голос.
Это Татьяна — жена моего отца. Почему-то ее голос меня пугает, и я инстинктивно прижимаюсь к Морозову изо всех сил, как будто боюсь, что прямо сейчас меня отругают за чужой проступок.