— Как твои ноги? — не прося позволения, молодой жрец присел подле нее и приподнял подол платья. — Они прекрасно позаботились о тебе и путешествие по Великой Реке не причинит тебе большего вреда.
— Какое путешествие? — Нен-Нуфер недоуменно глядела на сжимающие ее запястье пальцы. Как давно воспитатель не держал ее подле себя так близко.
— Амени должен был сказать тебе про Фивы. Он отправляет меня туда, чтобы не мозолить глаза фараону…
Нен-Нуфер едва сдержалась, чтобы не сказать воспитателю, что фараон обязательно сменит гнев на милость.
— …А тебя я должен представить Тирии…
И тут Пентаур замолчал и взял Нен-Нуфер за второе запястье.
— Если только ты хочешь служить Великой Хатор.
Неужели это был вопрос? И он звучал не только в воздухе, но и светился в глазах жреца.
— Амени сказал мне…
— Оставь, Амени! — Пентаур уткнулся губами в ее светлую макушку. — Я вдруг понял, что это знак. Я слеп не потому, что мне не достает знаний, а потому что эти знания не для меня… И неспроста Пта привел тебя туда, куда бы ты не пришла сама… И никогда прежде фараон не приезжал без предупреждения… И его немилость для меня самая великая милость… Нен-Нуфер, — жрец отстранился, чтобы видеть ее глаза. — Моих знаний довольно, чтобы стать в Фивах хорошим врачом, и у тебя будет вдоволь и нарядов, и украшений. Ответь мне, Нен-Нуфер, примешь ли ты меня как мужа?
Она окаменела и больше не слышала тяжелого дыхания жреца, в ушах эхом гремели слова царевича: "он должен тебя очень сильно любить…" Пентаур кладет к ее ногам свой сан и все полученные от Амени знания. А ее сердце не бьется, и только колени трясутся от страха.
— Пентаур!
Жрец отскочил от Нен-Нуфер за мгновение до того, как перед ними предстал запыхавшийся Амени.
— Великий Пта услышал наши молитвы… И Нен-Нуфер здесь, чтобы записать твои слова. Его Святейшество принял меня нынче и без слова упрека попросил дать ему ответ не позже, чем через три луны. У тебя ведь есть ответ, Пентаур!
Молодой жрец отступил к парапету и потому, видно, не услышал, как радостно забилось сердце Нен-Нуфер — царевич Райя сдержал слово — поговорил с Божественным братом. И, значит, сдержит и еще одно — никогда больше ее не увидит.
В этот раз Нен-Нуфер не пришлось брать в руки тростниковую палочку. Пентаур попросил ее удалиться. Только далеко от башни она не ушла, хотя и не ждала, что ее призовут обратно. Просто в храме не осталось уголка, где бы на нее не смотрели с осуждением. Она презрела заветы Маат и впустила в сердце злобу — обиженные танцовщицы разнесли по всему храму весть о сломанной флейте, и разбилась в их устах она вовсе не о камни и вовсе не от руки старшей из девушек. Они не оговаривали ее, они уже свято уверовали в свою правду. Нен-Нуфер уселась на то же место, откуда прежде караулила Амени, оставаясь для стражника незамеченной. Уходя от Пентаура, старик не увидит ее. Сейчас она не желала говорить с верховным жрецом — она боялась, оправдываясь, выдать царевича. И возможное продолжение разговора с Пентауром страшило ее даже сильнее новой лжи.