— Вы сказали, что ваш первый язык египетский? — выпалила она, когда ей показалось, что рука с руля вот-вот соскользнет ей на коленку. Но нет, он просто нажал кнопку, чтобы поднять крышу.
— Так будет лучше разговаривать, верно?
Она кивнула.
— История банальна. Я к трем годам не говорил ни слова. Отец сначала пенял на два языка, которые я слышал в доме, а потом согласился с врачами, что сын у него дурачок, но решил ничего не делать — просто смирился. Собачек держат в доме, хоть они и не говорят, верно? — Реза слишком добро улыбнулся. — Няньке было поручено следить за тем, чтобы я был сухим и накормленным и ничего не разбил в доме — ну там статуэтки всякие, вазы… Она решила, что для ее спокойствия лучше запереть меня в комнате и выводили гулять лишь на террасу. Все. Тут любой ребенок будет молчать, ты так не думаешь? — Реза резко дал по тормозам, чтобы объехать занявших половину дороги людей, а затем и повозку с ослом.
— А мать? Как на это реагировала ваша мать?
— Мать умерла при родах, а ту женщину, что я сейчас называю матерью, отец привел в дом в качестве прислуги, когда мне было шесть лет. Собственно другой женщины в моей жизни не было.
Реза резко нагнулся к Сусанне, но теперь чтобы достать из бардачка солнцезащитные очки.
— Где твои? — он продолжал нависать над ней.
— В чемодане…
Как она о них не подумала!
— Молодец! Ни шляпы, ни очков. Хорошо, что за тобой есть кому присмотреть, — и Реза протянул ей вторые очки. — Чего ты их рассматриваешь? Это очки брата. Других нет.
Сусанна нацепила очки на нос и уставилась на плетущегося рядом осла. Чего она рассматривала? Ведь сам догадался — пыталась понять, женские они или нет.
— В моей жизни нет женщины, кроме матери. И никогда не будет.
Реза сказал это, устремив взгляд в номер идущей впереди машины. Зачем выдавать ей эту информацию? Она не спрашивала. И не думала, что такой тип способен предложить что-то серьезное… На пять дней. Наличие или отсутствие жены ничего не меняет. Ровным счетом ничего. И в особенности ее желания отделаться от него.
— Но я нашел себе друзей даже на террасе, — продолжал Реза как ни в чем не бывало. — Скарабеев. Закапывал их в песок и раскапывал, но я был ребенком, и потому в один прекрасный день засунул их в рот и чуть не задохнулся. Нянька вместо того, чтобы помочь или бежать за отцом, просто визжала. К счастью, отец был в кабинете, а не в саду, потому прибежал на ее крик и сумел вытряхнуть из меня жуков. После этого он не отпускал меня от себя ни на минуту. Я не расстроился и не обрадовался. Я сидел у него за столом и раскладывал деревянные фигурки скарабеев — намного больше настоящих, чтобы я не мог запихнуть их в рот. В то время у отца было музейное задание — попытаться восстановить поврежденные папирусы. Он переписывал иероглифы на чистые листы и произносил их название. Я впервые слышал, как мне, наверное, тогда думалось, живую речь — я начал повторять их и калякать рисунки. В итоге я заговорил по-египетски, ну или так, как мы думаем, египтяне говорили. Практиковаться мне было, как понимаешь, не с кем…