— Зачем ты засунул язык мне в рот? — спросила она, когда грабитель перестал корчиться на песке от боли.
Диктис яростно сверкнул глазами, но снова напасть не решился, видимо, надеясь когда-нибудь застигнуть врасплох.
— Что, понравилось? Меня этому научила одна приезжая вавилонская шлюха. У них целуются, соприкасаясь губами.
— Мерзость, — улыбнулась Нейт и подумала, что их близость наверняка окажется дикой и необузданной, напоминающей смертельную схватку. На её золотистой коже остались многочисленные синяки и царапины, следы от грубых поцелуев и даже укусов.
— Так ты назовешь мне своё имя? — спросил, ухмыльнувшись, грабитель, и девушка с хитрым видом ответила:
— Нет.
Гиант наблюдал за происходящим, спрятавшись за стеной мастаба всего в двух локтях от разыгравшейся сцены. Несколько раз он порывался прийти Нейт на помощь, но вовремя вспоминал, что та приказала ждать её у дворцовых ворот, словно действительно имела право командовать своим надзирателем. Глаза нестерпимо жгло, будто в лицо бросили горсть красного перца. Ночь, проведённая вместе, изменила многое и в то же время практически ничего. Уже к вечеру следующего дня у нубийца не осталось сомнений: наложница его использует. С лёгкостью куртизанки она предлагала своё тело за возможность беспрепятственно покидать дворец и идти, куда вздумается. Она не говорила этого прямо, но всё было понятно без слов. Гиант ненавидел и презирал себя за то, что не мог сказать нет, становясь беспомощным, как младенец, под этим обещающим взглядом. Чёрные глаза рабыни гипнотизировали, лишали воли.
Нейт настояла, чтобы евнух дожидался у дворцовых стен, но Гиант не мог отпустить её разгуливать по городу в одиночестве. Теперь, наблюдая за разыгравшейся сценой, нубиец успел тысячу раз пожалеть о своём решении. Насколько проще было находиться в блаженном неведении, снова и снова себя обманывать. Гиант закусил губу. Сжал кулаки, но, вопреки навязчивому желанию, не сдвинулся с места. Нубиец не знал, насколько силен соперник, но полагал, что смог бы расправиться с ним одним ударом благодаря своей ярости. Впервые он ощутил ту первобытную страсть, которая охватывает жрецов далеких африканских племён перед тем, как принести своему жестокому богу очередную кровавую жертву. Перед мысленным взором проносились соблазнительные картинки: поверженный соперник истекает кровью у его ног, некогда красивое лицо разбито о камни, Гиант ставит ступню мужчине на грудь, и рёбра, ломаясь, входят в песок с тошнотворным и восхитительным треском.
Избавиться от навязчивых образов получилось не сразу. Но у него, евнуха, не было права требовать от Нейт верности. Он мог только радоваться тем крохам, которые ему доставались, и дорожить ими, как самым прекрасным сокровищем.