А. М. РУТКЕВИЧ ПОСЛЕСЛОВИЕ
Согласно классическим правилам герменевтики, сформулированным еще Шлейермахером, интерпретация любого текста предполагает включение его в два уходящих в бесконечность ряда. Первый составляют тексты (речи) – от данного отрывка мы идем ко всему документу, от него – к другим произведениям автора, затем – к литературе этого периода, к произведениям на данном языке на протяжении всей истории и т. д., вплоть до Weltliteratur. Другой ряд образуют события, к каковым могут относиться как действия, так и переживания автора в период работы над текстом, исторические обстоятельства места и времени, политические страсти и придворные интриги, общественные институты и экономические интересы, словом, вся окружающая автора социальная жизнь. Так как и тексты, и жизнь автора вписаны в историю, то ряды эти уходят далеко в прошлое; ни один истолкователь не в состоянии вспомнить всю историю Рода человеческого, наряду со всеми языками и речами на них. Чаще всего мы разумно ограничиваемся ближайшими событиями и произведениями.
В отличие от филолога, историк философии чаще всего не обращает внимание на эстетическое совершенство (несовершенство) текста: великолепные диалоги Платона и предельно сухой текст «Метафизики» Аристотеля для него равноценны. Историку мысли не так важны стилистические особенности оригинала: читая и комментируя, он повторяет интеллектуальный акт своего предшественника. В случае философских и научных текстов нам вообще важно просто понять суть дела, т. е. поставленные проблемы и предложенные решения, – спекуляции по поводу бессознательных мотивов или сокровенного классового интереса историк мысли оставляет болтливым дилетантам. Сведение работы по квантовой механике или теории познания к «комплексам» автора или к социальной структуре очевидным образом абсурдно. Но если интересующее нас произведение обращено к актуальным для прошлой эпохи политическим (или иным – религиозным, литературным и т. п. вопросам), то неизбежно обращение не только к проблемному полю науки, но к куда более широкому контексту.
Какое место занимает «Понятие Власти» в корпусе произведений Кожева? Следует иметь в виду то, что мы имеем дело с манускриптом, наброском, осуществленным за несколько недель весной 1942 г. Осенью 1939 г. Кожев был мобилизован и лишь волею случая не оказался в плену в июне 1940 г. Часть, в которой он служил, перебрасывалась на фронт через Париж. Ему дали увольнительную, вернувшись из которой, он обнаружил, что его полк уже отправлен навстречу немецким танкам: через пару дней они вошли в Париж. Сняв с себя военную форму, Кожев некоторое время жил в Париже, где написал большой текст по-русски; затем он отправился на юг Франции, чтобы через Лиссабон перебраться в Америку. Сделать ему это не удалось, со второй половины 1942 г. он участвует в Сопротивлении, пишет большую работу «Очерк феноменологии права». Иначе говоря, «Понятие Власти» располагается между двумя большими рукописями, причем, судя по отсылкам к работе по проблемам права, «Очерк…» он уже начал писать.