Понятие Власти (Кожев) - страница 75

. Иногда двум этим расхожим идеям противопоставлялась столь же примитивная – сведение власти к господству силы (Л. Дюги). Так что объектом критики Кожева в данном сочинении выступает французская политико-правовая мысль того времени. Но и с преобладавшими в Германии (и в дореволюционной России) волевыми концепциями власти он явным образом расходится. Из российских дореволюционных мыслителей ему близки не воззрения русских гегельянцев (Чичерин, Ильин), тем более не Кистяковский с его психологизацией властных отношений, а Коркунов, который также сводил феномен власти к признанию подвластными своей зависимости от авторитета.

Гегелевское учение о господстве и рабстве становится здесь лишь одной из четырех возможных теорий власти, а тем самым оно также признается ограниченным и неполным. Следующие за феноменологической дескрипцией наброски онтологии и метафизики власти слишком коротки, чтобы их можно было как-то содержательно охарактеризовать, но очевидно влияние Хайдеггера (модусы времени). В целом Кожев выступает здесь как сторонник «единоначалия», а не «разделения властей», соглашаясь со всей той традицией, которая восходит к трактовке Аристотелем слов Гомера: «нет в многовластии блага». Если процедура выборов сравнивается с «лотереей», а упразднение власти Отца признается источником деградации и утраты авторитета, то естественно было бы предположить, что мы имеем дело с авторитарной теорией сторонника то ли абсолютной монархии, то ли диктатуры.

Как соединить изложенную в данной рукописи «авторитарную» точку зрения с основным тезисом философии истории Кожева, согласно которому труд и борьба ведут человечество сначала к преодолению всех национальных и классовых различий, а затем и к «концу истории»? Эти воззрения сочетаемы ничуть не хуже, чем «Философия истории» Гегеля сочетается с его «Философией права», да и гегельянская философия истории предполагает и этатизм, и признание «великих личностей» (вспомним знаменитые суждения во введении к «Философии истории»). Все формы правления пребывают в истории и получают легитимацию от требований дня или эпохи.

О политической ситуации во Франции на первую половину 1942 г. говорится в последнем разделе книги, но говорится намеками, эзоповским языком, без всяких указаний на такие реалии, как оккупация двух третей территории немцами, полная зависимость от них режима Виши на юге Франции. На май 1942 г. подавляющее большинство французов и не помышляло об участии в Сопротивлении – ситуация изменится после Сталинграда, когда станет очевидной перспектива поражения Германии в войне. Если немцы могли повторять после 1-й мировой войны приводимые Кожевом слова: «Im Felde unbesiegt», то Франция была проигравшей войну страной, сдавшейся на милость победителя. Сторонники как правых, так и левых убеждений вынуждены были пересматривать свои догматы, причем французским левым (за исключением коммунистов) делать это было труднее, чем правым, – довоенный пацифизм французских левых оказался удобным союзником внешнего противника. После Первой мировой войны потерявшая больший, чем все прочие участники войны, процент населения страна повторяла как магические формулы слова «последняя война в истории», «стоит ли умирать за Данциг» и т. п., верила в неуязвимость линии Мажино, шла на всевозможные уступки агрессору (Мюнхен), да еще продолжала считать себя великой державой. Именно левые всякий раз торпедировали малейший рост расходов на вооруженные силы, проклинали «военщину», но итогом всего этого были позорно проигранная в несколько недель война и оккупация. Обычно о Франции в период между двумя мировыми войнами говорят как об одной из немногих стран, сохранивших демократические институты, когда чуть ли не весь континент оказался под властью авторитарных и тоталитарных диктатур. Но нужно помнить и о крайне неумелых действиях в экономике во времена мирового кризиса, об отстающей от конкурентов промышленности, о разоренных рантье довоенной поры, о демографической катастрофе и т. п. Немецкие школьники и студенты маршировали, летом отправлялись в трудовые лагеря, где проходили и военную подготовку, французская молодежь спивалась