Бедняжку мелко трясло. Валерия даже испугалась. И посочувствовала бедному Славу.
— Нет, что ты, только если сама захочешь.
— Не захочу!
— Тогда я не стану тебя заставлять.
Но попытаться избавить девушку от тяжести прошлого все же попробует. Только для начала самой бы разобраться с собственными чувствами… Валерия украдкой посмотрела на мужа, ехавшего рядом. Мелкий дождик сеял пылью, и про поездку в седле можно забыть. Мгновенно почувствовав ее взгляд, мужчина ответил тем же, и Валерия торопливо спряталась под защиту шторки.
Бьёрн тоже отвернулся, равнодушно рассматривая потемневшую от дождя улицу. Ночь перед отъездом окончательно сломала его и вывернула наизнанку.
Без маленькой лэрди комната мерещилась пустой. Тихой и заброшенной, как проклятое кладбище, на которое не заглядывают ни люди, ни звери. Еда перед ним не имела вкуса, а медовый отвар скатывался по языку горечью. Минуя горло и желудок, проникал сразу в кровь, и холодной мутью студил душу, обгладывая сердце черными иглами зубов.
«…медведь — самое ловкое создание, когда хочет этого. А ещё он благороден итак силен, что дух захватывает…»
Каждый звук нежного голоса звенел острой сталью и разил так же безжалостно. Кромсал на куски, швыряя в агонию сердечной муки. И если Георг ранил его, заставив сомневаться, то она — убила. Играючи толкнула в пропасть, и теперь он лежал на самом дне, жалкий и раздавленный.
Он ушел, когда его жене требовалась помощь. Отвернулся от нее, обличив выдуманными мерзостями, и не просто ушел, а решил вдруг посетить Грэй! И это терзало так же сильно, как и собственная поспешность суждений. Почему так? Ведь не звучало никаких обещаний или тем паче клятв. Мужчина мог купить содержанку когда угодно — в этом не было ничего странного. Да что там! Сама Церковь осторожно нарекала это «заботой» о жене, что не мешало, впрочем, осуждать торговлю телом. Его отец селил любовниц в замке в качестве прислуги. Георг менял фавориток, как перчатки, и по-доброму смеялся с его лености в этом вопросе… Но Бьерн отмахивался — одна содержанка сменяла другую, только если хотела сама или слишком приедалась. Он давно запретил себе чувствовать больше, чем уважение, и вот теперь запреты обратились пеплом. Когда это случилось?
У него были красивые женщины. Были умные. Были красивые и умные. Так чем Аллелия лучше их всех? Мучительные размышления и ополовиненная бутыль гротса дали ответ на этот вопрос, и пугающе-прекрасное знание обрело форму — маленькая лэрди похожа на него.
Своим поведением дразня общество, она не боялась подставить под удар репутацию. Не тряслась над мнением большинства, поступая согласно велению своего сердечка, и храбро разгуливала по тонкой грани нравственности и приличий. Поступки Аллелии были восхитительно и живыми, а еще так похожи на его собственные.