— Всё хорошо? Как ты и загадывала?
Его бледное лицо и волосы казались восковыми. Музей мадам Тюссо на гастролях.
Заглянув мне в глаза, он взял за руку, и повёл. И снова потянулись коридоры и поплыло время. Куда и зачем? Не важно. Движение — единственное, что имело смысл. Вдох — выдох. Нырнул — вынырнул.
В очередной раз вынырнув, я вдруг обнаружила себя в чьей-то спальне. Нильс возился с моей одеждой.
— Не надо, пожалуйста, — оказывается, я ещё могла разговаривать.
— Тихо, тихо, — отозвался он странным, потусторонним голосом, похожим на собственный гроулинг. — Ты же помнишь, что всё хорошо?
Мы сидим с мамой и папой на кухне и играем в Скрабл. За окном вечер, а в стекло стучит противный осенний дождь. В свете уличных фонарей ветер треплет чёрные ветви деревьев, срывая с них последние жёлтые листья.
Но у нас на кухне тепло и очень уютно. Мы пьём чай с маковым рулетом и большими круглыми сливами. Я уже переоделась в пижаму, а мама с папой в халаты.
На плите варится сливовое варенье.
Папа у меня профессор, он очень умный и, кажется, знает все слова на свете. Но, когда мы играем в Скрабл, отчего-то получается так, что я очень часто выигрываю. Это наполняет меня необыкновенной гордостью и счастьем, подтверждая, что я тоже умная, но вместе с тем, я уже достаточно взрослая, чтобы не понимать, что он мне поддаётся.
— Зачем папа мне поддаётся? — спрашиваю я, когда он выходит, чтобы ответить на звонок.
— Он не поддаётся, — заверяет мама и хитро улыбается.
— Я всё знаю, мама. Он тебе сам на ухо шептал те слова, которые не стал потом использовать.
— Он не поддаётся, — уклончиво отвечает мама. — Он уступает. Потому что знает, как тебе важно выиграть.
— Но ему тоже, наверное, хочется выиграть.
— Наверное хочется, но ещё больше ему хочется порадовать тебя.
— Это значит, что на самом деле я глупая?
— Конечно нет, это значит, что папа просто очень сильно тебя любит.
Варенье на плите булькает и его сладость разливается по всей кухне. И рулет свежий-свежий, и на кухне так тепло и приятно, что я обхватываю мамину руку, и изо всех сил прижавшись к пушистому рукаву халата шепчу:
— Я вас тоже люблю сильно. Так сильно, что никаких слов в Скрабле не хватит.
Громкий хлопок вырвал меня из приятных воспоминаний.
Не успев раскрыть глаза и сообразить, что произошло, я услышала голос Макса и его отборный мат. После чего раздался грохот. Я попыталась приподняться, чтобы посмотреть, но тело не слушалось, а перепуганное сознание отчаянно рвалось обратно на тёплую осеннюю кухню.
Справа рухнула настольная лампа. Я её сама ставила. Нужно было дальше задвигать. Прямо над ухом послышалось хриплое, сдавленное дыхание. Я повернула голову, рядом со мной навзничь лежал Нильс, Макс сидел на нём. Нильс хрипел, пытаясь убрать его руки со своего горла. Белое лицо посерело, губы судорожно скривились. Я хотела закричать от ужаса, но не могла.