Она сильно нервничала: много разговаривала, что-то рассказывала и сыпала вопросами, на которые не требовалось ответа. А я слушал и не вмешивался, даже не пытался её как-то успокоить, боялся, что замолчит, и эта её милая стеснительная оживленность исчезнет.
Настя была такая хорошенькая и нежная, что мне хотелось немедленно зацеловать её, защекотать, затискать, крепко-крепко обнять и долго так держать.
Когда Саша призналась, что я ей нравлюсь, было неожиданно. Она сказала: ты же должен был замечать мои знаки, но я их не замечал, а теперь видел, как никогда отчётливо, отчего преисполнился такой невероятной самоуверенности, что готов был на любые подвиги.
Совершенно новые и непривычные чувства. Я вдруг вспомнил день, когда мы договаривались с Артёмом насчёт лагеря. Как стояли возле их подъезда, и он ни на секунду не отпускал свою Виту.
Тогда я никак не мог понять, чего он в неё так вцепился, и тут, глядя на Настю, внезапно понял. Всё понял. Удивительно, как можно за несколько остановок в метро стать совершенно другим человеком только от того, что кто-то на тебя так смотрит.
В Насте мне нравилось всё: и кулон в виде бабочки на серебристой цепочке, и перламутровые ногти, и мятно-лаймовые духи, и гладкая кожа, и прямота.
— Ты думаешь, что я глупая? — спросила она, когда мы вышли на станции Площадь Революции и она потёрла нос бронзовой собаке, сидящей рядом с пограничником.
— Все так делают, — я посмотрел на затертый до блеска нос. — Не знаю, правда, зачем.
— Это на удачу, — пояснила Настя. — Ты веришь в приметы?
— Не особо. Может только в чёрную кошку и разбитое зеркало.
— А я верю. Особенно в хорошие. Я сегодня во сне так плакала, так плакала, не помню из-за чего, но проснулась — вся подушка мокрая.
— Плакать – это хорошо?
— Конечно, слёзы во сне — к счастью.
— Я вчера дрался во сне.
— А вот драться — это к любви.
Место, в которое мы приехали оказалось художественной студией, располагавшейся в обыкновенной квартире на первом этаже, только без межкомнатных дверей.
Везде горели лампы и повсюду стояли картины, сильно пахло масляными красками и лаком. К нам вышел сутулый седоватый пожилой художник в шёлковой жилетке на голое тело и старомодных очках на самом кончике носа.
— Наша студия уникальна. Мы творим, познавая самих себя: свои мысли, чувства, настроения. Отыскиваем скрытые желания и нереализованные возможности. Рисуем прошлое, настоящее и будущее. Мы переносим на холст всё, что не имеет материального воплощения в природе.
— Это такая психотерапия? — заинтересовалась Настя.
— Это магия, если хотите, это чудо. Это созидание. Искусство передает из поколения в поколение всё то, что не является рациональным: эмоции, настроение, чувства, — художник говорил быстро и немного неразборчиво, так что мне приходилось прикладывать усилия, чтобы понимать его слова.