Удивление этих молодых людей от созвучия собственных мыслей с некоторыми напыщенными и претенциозными суждениями, почерпнутыми у бессмертных классиков, чуть ли не мгновенно преобразуется в долгожданное доказательство собственной экстраординарности и избранности. Скромные заботы «малых мира сего» подобной жертве философского хмеля начинают казаться — в зависимости от ингредиентов гремучей смеси — то ли жалкой тщетой, достойной лишь презрения, то ли беспросветным страданием, настоятельно взывающим о помощи.
Термин «философская интоксикация» позаимствован мной у отечественных авторов, столкнувшихся с фактами такого рода в украинской образовательной практике [24, с. 215]. Однако не стоит считать, что «философская интоксикация» — всего лишь наше локальное недоразумение. Ошибочно также мнение, что страдает лишь сама личность, подвергшаяся философской интоксикации. Факты свидетельствуют об обратном. Казус Карла Юнга — прекрасный тому пример, но есть примеры и еще более выразительные. Всего лишь несколько лет назад (в апреле 1996 г.) все мировое сообщество было потрясено сообщением о разоблачении серийного террориста Теодора Казинского — человека, бывшего некогда профессором математики, но затем ушедшего в подполье и решившего спасать человечество от засилья технократии посредством рассылки бандеролей со взрывными устройствами по адресам ведущих представителей научно–технической элиты США. В июньском выпуске американского журнала «The Atlantic Monthly» за 2000 г. была помещена большая и необычайно глубокая статья доктора философии Олстона Чейза под названием «Гарвард и создание Унабомбера» (Harvard and the Making of Unabomber)[30]. Автор убежден, что одной из основных причин превращения необычайно одаренного математика в безжалостного террориста оказалось... специфическое знакомство с философией, полученное Казинским во время учебы в Гарвардском университете в конце 50–х годов. Об этом, по мнению Чейза, явственно свидетельствует идейный манифест Казинского — его эссе под названием «Индустриальное общество и его будущее». «Личная философия Унабомбера несет на себе явный отпечаток тех философских представлений, которые активно циркулировали в Гарварде в ту пору», — пишет д–р Чейз, сам учившийся в Гарвардском университете примерно в то же время, и, соответственно, знающий об этом не понаслышке. О каких идеях идет речь? То были необычайно благородные философские идеи: об отчуждении личности в условиях безудержного технологического прогресса, о необходимости быть бдительными по отношению к зловещим силам, таящимся под маской цивилизации, об угрозе, которую несет человеческим ценностям безграничная власть науки и т.д. Разумеется, эти идеи, будучи восприняты как прямые директивы, вопиющим образом противоречили реальности. По этой причине многие соученики Казинского не принимали их всерьез и сразу же после сдачи экзаменов попытались о них забыть. У тех, кто был менее циничен, возникали серьезные психологические и интеллектуальные затруднения, но в конце концов чувство реальности все же взяло верх. А вот Казинский, закончивший школу досрочно и поступивший в университет еще в 16–летнем возрасте, побороть эту философскую интоксикацию не смог. Но это еще не все. История с Унабомбером была бы для данного исследования всего лишь очень отдаленной параллелью, если бы не два обстоятельства.