столетия), символом болезненной узости подходов, доминировавших в науке XX века. Совершенно ясно, что юнгианскому мышлению тесно в прокрустовом ложе эмпирической науки, ибо, по мнению Н. Калиной и И. Тимощука, «аналитическая психология — нечто большее, чем психологическая теория в ряду себе подобных, а именно — мировоззрение, система взглядов на мир и место в нем человека». Для них юнгианство это
Wéltanschauung, глобальное мировоззрение, предоставляющее человечеству абсолютно законченную и единую картину мира
(Unus Mundus), «где существует внутренняя связь каждого слоя бытия со всеми другими слоями бытия, а также специальный план для координации отдельных частей» [19, с. 63, 64].
В следующей книге Н. Калиной («Лингвистическая психотерапия») можно обнаружить новые попытки представить Юнга в качестве одного из самых значительных борцов со страшнейшей, на ее взгляд, напастью последнего столетия — бездушным, сциентистски–рационалистическим способом мышления, основной цитаделью которого у нас принято считать американскую науку. Юнговское «созидание души», основанное на принципе свободы, спонтанности и иррациональности бессознательных детерминант психики, является, как утверждает Н.Калина, одной из лучших альтернатив этому изжившему себя сциентистскому подходу [18, с. 49]. В этой же книге Н. Калина, не найдя в рамках современной психологии «достойных» оппонентов этому универсальному Wéltanschauung, приходит к осознанию того, что подлинное пристанище для юнгианства следует искать в философии. В связи с этим она предпринимает попытку показать глубокую взаимосвязь, якобы существующую между Юнгом и идеями такого влиятельного мыслителя, как Эдмунд Гуссерль. Увы, эту попытку легитимации юнгианства за счет философского авторитета вряд ли можно считать успешной: помимо ряда произвольных аргументов по аналогии и откровенно ложных высказываний (например, о том, что аналитическая психология Юнга «испытала существенное влияние со стороны феноменологии Гуссерля» [18, с. 35]), никакие серьезные доказательства подобной связи не представлены.
Это и неудивительно, ибо в действительности дело обстояло, скорее всего, следующим образом: «Да, Юнг ссылался на феноменологический подход в психологии, но, как человек не особо искушенный в философии, просто не располагал адекватными концептуальными средствами для построения внутренне согласованной феноменологической методологии. Его понимание феноменологии, скорее, сводилось к применению качественного и описательного подходов к «психическому опыту», который, по его мнению, и конституировал «феноменологию души». В то же время Юнг не имел практически ничего общего с проводившимся Гуссерлем философским анализом жизненного мира (